Спал я так крепко, словно сам был трупом, а проснулся бодрым и отдохнувшим. Катон принес мне таз для умывания, кувшин и завтрак. Я побрызгал в лицо водой, и, жуя хлеб с сыром, стал припоминать события предыдущего дня. После того как мое затуманенное сном сознание окончательно прояснилось, я понял, что день был, мягко говоря, насыщенный. Пытаясь привести мысли в порядок, я принялся за вареные яйца и фрукты и завершил завтрак сухарями, размоченными в сладком вине. Я всегда завтракал в постели, хотя отец бранил меня за эту привычку, утверждая, что так поступают лишь изнеженные распутники. Кстати, негодование моего родителя вызывали не только завтраки в постели, но и завтраки вообще. Он считал, что утренняя трапеза — обычай, не свойственный римлянам, и распространение этого обычая свидетельствует о падении нравов. Возможно, он был прав, но я предпочитал начинать день, как следует подкрепив свои силы.
Едва я успел поесть, как в комнату вошел Катон.
— Господин, у нас неприятности, — сообщил он.
— В чем дело? — с самым невинным видом осведомился я. Про себя я решил, не стоит сообщать кому-либо, что минувшей ночью я обнаружил труп. — И где Гермес?
— Он болен. Говорит, у него болит живот. Утром я обнаружил в ведре с водой его тунику. Видно, шельмец испачкал ее прошлой ночью.
— Прикажи этому гнусному притворщику немедленно явиться ко мне, — распорядился я.
— Господин, он не притворяется, — возразил Катон. — Он заблевал всю комнату.
— Удивляюсь, до чего этот негодный мальчишка изобретателен по части способов досаждать мне, — проворчал я, поднимаясь с постели.
Стоило мне открыть дверь кубикула, где спал Гермес, в нос мне ударил кислый запах рвоты. Мальчишка, скорчившись на тюфяке, прижимал руки к животу. Я наклонился, потрогал его лоб и, убедившись, что жара нет, облегченно вздохнул. В довершение всех проблем не хватало еще, чтобы среди моих рабов вспыхнула чума.
— Когда это началось? — спросил я.
— Посреди ночи, — простонал Гермес. — Я проснулся от жутких резей в животе.
Лицо его, только что багровое, внезапно побелело. Он глубоко вздохнул и сел на тюфяке.
— Колики то утихают, то начинаются вновь. Сейчас мне не больно, но через несколько минут меня скрутит опять.
— Боли становятся сильнее?
— Нет, — покачал головой Гермес. — Несколько часов назад я думал, что вот-вот протяну ноги. А сейчас мне немного полегчало. И приступы становятся реже.
— Ты ел что-нибудь в доме Милона прошлым вечером?
— А как же. Его слуги отвели меня на кухню, и я наелся так, как никогда не наедаюсь в твоем доме.
— У людей Милона своеобразное чувство юмора, — заметил я. — Не удивлюсь, если они шутки ради подсыпали тебе в еду рвотное снадобье. Я же предупреждал, что от них следует держаться подальше. Милон — мой друг, но все его слуги — мошенники и убийцы.
— Ты был прав, господин, — вздохнул Гермес. — Жаль, что я тебя не послушался.
Последние слова прозвучали вполне искренне. Что ж, мальчишка получил неплохой урок.
— Послушай, Гермес. Я решил, не стоит болтать о том, что прошлой ночью мы обнаружили тело молодого Нерона. Так что держи язык за зубами.
— Хорошо, господин, — кивнул Гермес, слишком измученный для того, чтобы протестовать.
— Рад, что ты все понял. Сейчас я ухожу. Если тебя снова станет рвать, Катон поможет тебе добраться до общественной уборной. Здесь и так не продохнуть от вони.
— Да, господин.
Из кубикула я вышел успокоенным. Болезнь Гермеса, судя по всему, была не заразна и не представляла угрозы для его жизни. Несмотря на скверный характер мальчишки, я чувствовал к нему нечто вроде симпатии. Жизнь научила меня, что покорность раба часто бывает обманчива, и недавний смиренник способен строить самые отчаянные каверзы за спиной своего господина. Иметь рядом такого дерзкого щенка, как Гермес, было даже забавно.
Выйдя на улицу, я увидел, что вокруг трупа уже собралась толпа. Убитый лежал совершенно голым, вся его одежда кучей валялась в стороне. По всей видимости, какой-то ночной прохожий решил избавить мертвеца от всех ценных вещей. Одежда была слишком сильно перепачкана кровью, чтобы кто-то на нее позарился. В утреннем свете мертвое тело выглядело по-детски хрупким, и неожиданно для себя самого я ощутил приступ жалости. Конечно, этот юнец пытался меня отравить. Но он был всего лишь жалким несмышленышем, которого втянули в жестокие и опасные игры взрослых мужчин.
Соседи вопросительно смотрели на меня, ожидая распоряжений. Я был единственным сенатором, проживающим поблизости, и, естественно, люди видели во мне представителя власти. Взгляд мой выхватил из толпы дозорного, по всей видимости, только что сменившегося с поста. Каска висела у него на руке.
— Немедленно отправляйся к городскому претору, — приказал я. — Сообщи ему, что в Субуре убит патриций.
Красные патрицианские сандалии ночной вор не тронул. Даже последний глупец способен понять, что всякий, рискнувший продать подобную вещь, сразу навлечет на себя подозрения.
— Интересно, а что патриций делал в Субуре? — раздался в толпе чей-то голос.
Этот вопрос уже приходил мне в голову. Хотя в последнее время мои умственные способности самым прискорбным образом ослабели, у меня хватило ума догадаться — то, что Нерон был убит у самых моих дверей, вряд ли возможно приписать простому совпадению. По всей вероятности, его послали сюда завершить начатое, что он два дня назад провалил в доме Капитона. Но если это так, почему сам оказался жертвой, а не убийцей? Все обстоятельства указывали на то, что смерть Капитона и покушение на меня как-то связаны между собой.
— Разрез на шее сделан на редкость аккуратно, — заметил кто-то.
По соседству со мной проживает множество знатоков, которые превосходно разбираются в ножевых ранах.
Когда на улице собрались все мои клиенты, я пригласил их в дом. Мне предстояло исполнить обязанность, которой я никак не мог пренебречь. Один из клиентов привел с собой мальчика-раба, услугами которого я и воспользовался.
— Ты знаешь, где находится дом Клодия? — спросил я.
Мальчик утвердительно кивнул.
— Ступай и сообщи ему, что его мертвый родственник лежит на улице в Субуре.
— Я должен сам поговорить с Клодием? — пробормотал мальчик, и глаза его полезли на лоб от страха.
— Скорее всего, тебе придется разговаривать с его дворецким. Если Клодий захочет тебя о чем-то спросить, тебе нечего бояться. Он не настолько глуп, чтобы причинять вред чужой собственности. Давай, беги.
Мальчик выбежал вон, и через несколько минут в дом мой явился государственный чиновник в сопровождении одного-единственного ликтора. Я видел его первый раз в жизни.
— Я Луций Флавий, — представился он, — служитель суда городского претора. Это ты обнаружил тело, сенатор?
