— Ритуал предназначен только для замужних женщин, Деций, — напомнила Клодия. — Фульвия сопровождала меня в дом Цезаря, но принимать участие в ритуале она не могла.
— А как же туда проник Клодий? — вопросил я. — Предположим, ему удалось выдать себя за почтенную матрону, хотя мне трудно в это поверить. Но чьей супругой он назвался?
— Понятия не имею, — пожала плечами Клодия. — Он мне ровным счетом ничего об этом не рассказывал.
— Ясно, — кивнул я. — Скажи, а как обман был раскрыт?
— О, все обнаружилось, как только мы… — Клодия осеклась. — Думаю, я не должна рассказывать тебе об этом.
— Ты меня поражаешь, Клодия, — усмехнулся я. — С каких это пор ты стала соблюдать запреты, пусть даже религиозные? Скажу откровенно, маска притворного благочестия тебе совершенно не идет.
— При чем тут благочестие? — возмутилась она. — Ты подстрекаешь меня нарушить закон. Разве ты не приносил клятву неукоснительно соблюдать законы сената и народа Рима?
— Знаешь, в зависимости от обстоятельств законы подвергаются разному истолкованию, — пробормотал я и добавил, охваченный внезапным озарением: — Кстати, совсем недавно я был свидетелем того, как высокопоставленные государственные мужи обсуждали, имеет ли культ Доброй Богини римское происхождение. И вполне возможно, с разрешения закона суд потребует исчерпывающих показаний от всех участниц этого ритуала.
Нашему праздному застольному разговору я придал статус сенатского обсуждения, но об этом Клодия догадаться не могла. На ее красивое лицо набежала тень, более всего напоминающая тень страха.
— Но если суд признает этот ритуал чужеземным, Клодию вряд ли угрожает обвинение в тяжком святотатстве, — подала голос Фульвия.
Я повернулся к ней.
— Вижу, ты столь же умна, сколь и красива, — сказал я вслух, призывая про себя на ее хорошенькую головку тысячи проклятий. Самому мне не удалось додуматься, что при подобном повороте событий мой враг может ускользнуть от наказания. Однако, повернувшись к Клодии, я заметил, что она по-прежнему расстроена; впрочем, быстро взяла себя в руки.
— Надеюсь, моя милая Фульвия права, — произнесла она. — Цензоры, конечно, не одобряют оскорбления чужеземных богов, но суд вряд ли подвергнет тяжкому наказанию того, кто не проявил к ним должного почтения. В святотатстве возможно обвинить лишь того, кто посягнул на культ, имеющий государственный статус. Я непременно проконсультируюсь по этому вопросу с Цицероном.
— Не думаю, что Цицерон дружески расположен к Клодию, — заметил я.
— О, зато он дружески расположен ко мне. Мы с Цицероном очень сблизились в последнее время, — сообщила Клодия, и на губах ее вновь заиграла многозначительная улыбка.
Это была плохая новость. Поначалу я даже решил, что Клодия меня обманывает, но потом вспомнил, с какой решительностью Цицерон настаивал на ее непричастности к скандалу. Вряд ли он стал бы защищать эту женщину, не окажись, подобно многим другим, пленником ее чар. Вот никогда бы не подумал, что Цицерона тоже не минует подобная участь. Но при всем своем разочаровании я понимал, что не имею права его судить. Разве сам я в недавнем прошлом не попал в сети Клодии?
— Быть может, ты все же скажешь мне, кто обнаружил твоего брата? — обратился я к Клодии.
— Рабыня, принадлежащая к дому Лукулла. Думаю, что могу сообщить об этом, не рискуя навлечь на себя гнев богов.
— Рабыням разрешено присутствовать при ритуале? — удивился я.
— Музыкантшам разрешено. По-моему, та, что предала Клодия, играла на арфе.
Про себя я отметил, что слово «предала» не совсем уместно в данной ситуации.
— Как бы хотелось поглядеть на Клодия в женской одежде, — вступила в разговор Фульвия.
Покрывало, покрывавшее ее до пояса, сползло, обнажив стройные ноги, просвечивающие сквозь прозрачную ткань платья.
— Насколько я помню, Ахилл тоже переодевался женщиной, — продолжала она. — А Геркулес, оказавшись в рабстве у Омфалы, вынужден был носить женское платье. А сама Омфала в это время расхаживала в его плаще из львиной шкуры, с дубинкой в руках. Когда я представляю подобную картину, это действует на меня возбуждающе.
— Девице столь юного возраста не пристало иметь столь изощренные вкусы, — наставительно изрек я.
— Некоторые девушки рано взрослеют, — возразила Фульвия.
Что верно, то верно, мысленно согласился я. Мелодичный голос Фульвии возбуждал меня ничуть не меньше, чем ее — образ Геркулеса в женской одежде. Клодия опустилась на кровать рядом с девушкой и взяла ее за руку.
— Твое любопытство удовлетворено, Деций? Нам с Фульвией нужно многое обсудить наедине.
— Не смею мешать. Сейчас я покину вас, предоставив вам вернуться… к вашим прерванным занятиям. Сожалею о постигшей тебя утрате, Клодия.
— Спасибо, Деций. Бедный Нерон… Увы, многим из нас суждено умереть безвременно.
Напутствуемый этой загадочной и зловещей фразой, я удалился.
Еще не успел я отойти от дома Целера, как навстречу мне попалась женщина, закутанная в покрывало. Очертания ее фигуры показались мне смутно знакомыми, однако я не стал оборачиваться сразу и оглянулся лишь несколько мгновений спустя, успев заметить, что она входит в двери дома, из которого я только что вышел.
Пройдя по улице еще немного, я обнаружил винную лавку с зазывно распахнутыми дверями. Лавочник налил мне кубок вина из одного из громадных кувшинов, стоявших на прилавке, и я уселся за стол у дверей. Отсюда я мог следить за дверями Клодии и обдумать то, что мне удалось от нее узнать.
Я знал, когда дело касается Клодии, не следует увлекаться скороспелыми выводами. И все-таки из разговора с ней я вынес несколько любопытных заключений.
Во-первых, Клодия не знала о смерти Нерона и, следовательно, вряд ли выступала заказчицей убийства. Во-вторых, стоило мне предположить, что у участниц ритуала могут потребовать свидетельских показаний на законном основании, как она встревожилась. Причем столь сильно, что, вопреки своему обыкновению, не сумела скрыть обуревавших ее чувств. Фульвия нарушила мои планы, предположив, что в этом случае Клодий вряд ли будет обвинен в тяжком святотатстве. Ее вмешательство раздосадовало меня, но теперь я сознавал, что маленькая потаскушка, сама того не желая, снабдила меня пищей для дальнейших размышлений.
Мысль о том, что ее драгоценному брату больше не угрожает обвинение в святотатстве, ничуть не утешила Клодию, которая по-прежнему пребывала в расстроенных чувствах. Это обстоятельство представлялось мне чрезвычайно важным. Значит, знает, помимо осквернения ритуала, ее братец натворил что-то еще. Но что именно? Флиртовал с женой Цезаря, которая, как известно, должна быть выше подозрений? Нет, подобное предположение просто смешно. По нормам римской морали, связь с замужней женщиной считается проступком чуть более серьезным, чем появление на играх без тоги.
