— Все может быть, — пожал плечами я. — После этого он вернулся в твой дом?
— Да. Утром, вскоре после того, как я встал. Сказал, ночью было слишком облачно и никаких небесных знамений он не разглядел. И что из этого следует?
— Ровным счетом ничего, — бросил я, стараясь говорить как можно равнодушнее. — Я просто хочу знать, где в ту ночь был Цезарь. Как-никак, все произошло в его доме.
— Мой мальчик, ты поступишь разумно, если будешь заниматься Клодием. А Гая Юлия Цезаря тебе лучше оставить в покое.
— Спасибо за совет, — кивнул я.
Говорить о том, что у меня на подозрении люди и куда более могущественные, чем Гай Юлий Цезарь, я не счел нужным.
Покинув дом Целера, я отпустил клиентов, а Гермесу приказал следовать за мной. Мы пересекли Субуру и поднялись на Квиринал, к древним Коллинским воротам. Подобно прочим городским воротам, они видели множество сражений и являлись священным местом. Согласно преданию некогда Ганнибал, бросая вызов Риму, перебросил через эти ворота свое копье. Всего двадцать один год назад Сулла здесь, за воротами, наголову разбил сторонников Младшего Мария, а граждане Рима наблюдали за битвой, столпившись на стенах амфитеатра. Я был слишком мал, чтобы при этом присутствовать, но мне не раз доводилось слышать, что после длительного периода мирного затишья зрелище кровопролития порадовало взоры и души римлян.
Так как внутри городских стен не было ни армии, ни дозорных отрядов, охрана всех ворот была поручена различным сообществам, храмам и братствам. Коллинские ворота находились на попечении коллегии храма Квирина, расположенного поблизости. Каждый год, в октябре, салии, жрецы коллегии Квирина, танцевали перед самыми значимыми городскими святилищами. Разумеется, молодые патриции не давали себе труда всю ночь стоять в карауле, препоручая эту обязанность своим рабам.
Войдя в храм, я направился в помещение, где отдыхали караульные. Там я попросил показать мне восковые таблички с записями относительно той ночи, когда было совершено святотатство. Пока раб перебирал таблички, я осмотрел тесную клетушку. Сейчас в ней никого не было. Ворота охраняли только по ночам.
— Вот она, господин.
Раб протянул мне табличку. Я пробежал глазами строки, нацарапанные на вощеной поверхности. Интересующей меня ночью через ворота в город въехало несколько груженых повозок. Все они покинули Рим еще до рассвета. Никаких упоминаний о верховном понтифике, явившемся, дабы наблюдать ниспосланные богами знамения, мне не встретилось. Я спросил раба, не слышал ли он что-нибудь об этом.
— Авгуры всегда заглядывают в храм, прежде чем выйти за ворота, — сообщил он. — Понтифик Спинтер был здесь десять дней назад, в полосатом одеянии и с литуусом. После никто из понтификов здесь не появлялся.
Поблагодарив раба, я вышел прочь.
— И зачем было таскаться в такую даль? — проворчал Гермес, когда мы спускались с холма. — Это что, как-то связано с тем патрицианским негодником, что пытался тебя отравить, а в результате нарвался на убийцу?
— Не знаю, но думаю, что связь здесь есть, — пожал я плечами. — Тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело?
— Просто мне не хочется, чтобы тебя убили, — буркнул Гермес. — Случись такое, меня отдадут другому господину, который, бьюсь об заклад, меньше придется мне по душе.
— Тронут твоей заботой. Говоря начистоту, вокруг творится нечто странное. Меня пытались отравить, и тем же вечером был убит Капитон. Следующей ночью был осквернен ритуал в честь Доброй Богини, справлявшийся в Доме Цезаря. Цезарь заявил Целеру, что идет на Квиринал высматривать знамения богов, однако его там не было. Желторотый юнец, по чьей-то указке пытавшийся меня отравить, убит у ворот моего же дома. Знахарка, которая, как я подозреваю, продала ему яд, тоже убита. При этом убитый юнец жил в доме Клодия, моего злейшего врага. А женщина именно его и сопровождала, когда он в женской одежде проник в дом Цезаря. И после всего этого ты скажешь, что между этими событиями нет никакой связи?
— Свободные люди любят вытворять всякие безумства, — ухмыльнулся Гермес. — А уж знатные патриции и подавно.
— Поэтому тебе лучше до конца дней своих оставаться рабом, — заявил я. — Тогда проблем у тебя будет значительно меньше.
Мы снова пересекли город, по мосту перебрались на остров, а оттуда по другому мосту — в Заречье.
— А куда мы теперь идем? — полюбопытствовал Гермес.
— В школу Статилия Тауруса, навестить моего старого друга.
Гермес просиял:
— В школу гладиаторов? Да у тебя, я вижу, есть друзья повсюду!
Мое тесное знакомство с низшими слоями римского общества неизменно производило на мальчишку неизгладимое впечатление.
Придя в школу, я оставил Гермеса во дворе, где он, затаив дыхание, уставился на сетеносцев, упражнявшихся в своем искусстве. По каким-то не вполне понятным мне причинам из всех гладиаторов именно сетеносцы возбуждали наибольшие симпатии у рабов и плебеев. Возможно, копье и меч казались им слишком благородными орудиями, достойными лишь полноправных граждан. Что до Гермеса, он, подобно многим мальчишкам его возраста, наверняка мечтал о славе гладиатора. Он был еще слишком глуп, чтобы сознавать — всякий гладиатор приговорен к смерти, хотя исполнение этого приговора и отсрочено на некоторое время. На мое счастье, у Гермеса уже хватало ума понять, что плеть и крест, к которому приколачивают преступников, — чрезвычайно неприятные вещи.
После обычных приветствий Асклепиод настоял на том, чтобы, согласно законам гостеприимства, угостить меня вином и печеньем. Лишь после этого мы уселись у широкого окна и, глядя на упражнявшихся внизу гладиаторов, приступили к серьезному разговору.
— Со времени нашей последней встречи я без конца рылся в памяти, пытаясь вспомнить, где же я видел рану от молотка вроде той, что оставляет наш убийца, — начал Асклепиод. — Вчера я сидел на том же самом месте, что и сейчас, и наблюдал за гладиаторами. И тут я заметил, что к нам прибыли новые люди — те, кому предстоит участвовать в мунере, которую Помпей устроит после триумфального шествия. В большинстве своем это победители прошлых игр, которые давно уже не выходят на арену, но за огромное вознаграждение согласились тряхнуть стариной. Но среди них были и этрусские жрецы. Ты когда-нибудь видел, как сражаются в тех районах Этрурии, где сохранились древние традиции?
— Нет, — ответил я, чувствуя, как по спине у меня начинают бегать мурашки.
Асклепиод удовлетворенно усмехнулся:
— А моя память сразу прояснилась, стоило мне увидеть этих этрусков. Несколько лет назад я сопровождал группу гладиаторов на погребальные игры, которые должны были состояться неподалеку от Тарквины. И там я увидел нечто такое, чего никогда прежде не видел. Скажи-ка, что происходит на мунере, когда гладиатор получает смертельный удар? Я имею в виду, до того, как либинарии утащат тело прочь?
— Харон прикасается к телу своим молотком, в знак того, что отныне убитый принадлежит богине смерти, Либитине, — ответил я.
