— Брак — это рискованное предприятие, — наставительно заметил я на прощание.
Мы с Гермесом двинулись к выходу со склада, переступая через корчившихся на полу бандитов, для которых учебный бой оказался не менее жестоким, чем настоящий. Зрелище, которому он стал свидетелем, до крайности взволновало моего слугу.
— Послушай, господин, а ты не хочешь продать меня Милону? — спросил он со своей обычной дерзостью. — Думаю, мне бы понравилось у него служить.
— Если когда-нибудь Милон нанесет мне тяжкую обиду, я отомщу, подарив ему тебя, — пообещал я.
В дом Лукулла я прибыл, когда полуденная трапеза уже близилась к концу и на стол подавали последнюю перемену. Впрочем, перемена эта была так обильна, что всех блюд я не смог бы съесть даже с помощью богов. Вином решил не увлекаться, ибо по завершении трапезы меня ожидали важные дела.
Не будучи приглашенным гостем, я все же решил по окончании завтрака засвидетельствовать свое почтение Лукуллу. Все прочие гости, едва встав из-за стола, потянулись к дверям. Полуденные трапезы только начинали входить в обычай, и римляне еще не привыкли видеть в них повод для общения.
Вскоре мы с Лукуллом сидели в саду, где наше уединение не нарушал никто, кроме рабов, готовивших к весне цветочные клумбы.
— Если ты хочешь узнать что-нибудь в связи с тем делом, что поручил тебе Целер, то я вряд ли сумею тебе помочь, — молвил Лукулл. — Знаешь сам, моя жена происходит из рода Клавдиев. И она скорее умрет, чем скажет хоть слово, которое могло бы повредить Клодию, ее обожаемому маленькому братику.
Слуга налил нам вина из золотого кувшина. Я пригубил свой кубок. То было отличное кекубанское, лишь слегка разбавленное розовой водой. Странно было пить столь прекрасное вино, достойное самых торжественных случаев, в столь заурядных обстоятельствах.
— Нет, — с улыбкой ответил я, — меня привело к тебе совсем другое дело. Для разнообразия я решил выступить как посланец любви.
Брови Лукулла изумленно поползли вверх:
— И кто же тот влюбленный, что тебя послал?
— Мой давний друг, Тит Анний Милон.
Лукулл задумчиво потер подбородок:
— Милон. Этот человек быстро продвигается наверх. Уверен, в самом ближайшем будущем он будет обладать в Риме огромным влиянием. Если только не окажется в могиле.
— Никто из нас не минует могилы, — философски заметил я.
— Что верно, то верно. Но ты не сказал, какая особа, принадлежащая к моему дому, является предметом брачных устремлений твоего друга?
— Благородная Фауста, которая находится под твоей опекой. Несколько дней назад Милон познакомился с нею в твоем доме и был мгновенно пронзен стрелой Купидона.
Я вновь отпил вина. Должность свата была для меня внове.
— Вот уж не ожидал, что Милон так уязвим для стрел подобного рода, — усмехнулся Лукулл. — Если говорить серьезно, его происхождение никак не назовешь знатным. А то, чем он занимается, зачастую противоречит законам.
— Что касается родословной Милона, его предки были римскими гражданами, а более высокого происхождения не существует.
— Отличный ответ, — хлопнул в ладоши Лукулл. — Будь мы с тобой на народном собрании, я вскочил бы с места и заорал в знак одобрения.
— Теперь о его занятиях. Может, их и не отнесешь к числу аристократических. Но ответь мне, почему проливать кровь в чужих странах считается благородным делом, а на улицах Рима — нет? Кроме того, когда Милон займет высокое положение, а это произойдет непременно, все его прошлые провинности, как водится, будут забыты. Вспомни Суллу. В молодости он был не в ладах с законом, но сумел добиться того, что лучшие люди Рима были счастливы поцеловать его задницу. Мой друг добьется не меньшего. Вскоре весь Рим будет лизать ноги Тита Анния Милона.
— Надо отдать ему должное, свата он выбрал на редкость удачно, — ответил Лукулл. — Я уже начинаю жалеть, что сам не могу выйти замуж за этого шельмеца.
— Значит, ты согласен на его брак с Фаустой и позволишь им встречаться?
— Тут есть маленькое, но существенное затруднение.
— Какое же?
— Я имею на Фаусту не больше влияния, чем лягушка, которая квакает в моем пруду, — проворчал Лукулл. — Хотя по закону я являюсь душеприказчиком ее отца, она уверена, что власть моя не распространяется на ее персону. Она — дочь Суллы и принадлежит к роду Корнелиев, а значит, отнюдь не намерена подчиняться простому Лицинию. Меня она едва замечает, и я стараюсь платить ей тем же. С Клавдией она ладит лучше, чем со мной, и это дурной знак. Но если твой друг Милон действительно считает, что брак с полубогиней из рода Корнелиев принесет ему счастье, я не стану чинить ему препятствий.
— Могу я поговорить с Фаустой? — спросил я.
— Я пошлю за ней, но не могу обещать, что она явится на мой зов.
Лукулл сделал рукой едва заметный жест, который можно было принять за непроизвольное движение. Но его рабы были достаточно хорошо вымуштрованы, чтобы угадывать малейшее желание своего господина. Один из них подбежал к нам и едва не распростерся ниц у ног Лукулла.
— Скажи благородной Фаусте, что в саду ее ожидает гость, — бросил Лукулл.
Раб бросился исполнять приказание так стремительно, словно на ногах у него выросли крылья.
— Желаю тебе удачи, Деций, — поднимаясь, произнес Лукулл. — Эта женщина на редкость своенравна, но при этом не лишена ума. Людей, которые пользуются моим расположением, она находит слишком скучными и не заслуживающими внимания. Если какой-то мужчина и сумеет вызвать ее интерес, то, скорее всего, он будет походить на твоего друга Милона.
Лукулл ушел, оставив меня в саду в обществе кувшина с вином. Я налил себе еще один кубок. Побаловать себя таким дорогим вином мне удавалось далеко не каждый день. В ожидании Фаусты я, откинувшись на спинку кресла, пытался представить, каково это — жить в подобном богатстве и роскоши. Даже не поворачивая головы, я видел не менее пятидесяти рабов, копошащихся в саду. То была, и я точно знал это, лишь малая часть слуг, работающих в доме Лукулла. Садовый стол был сделан из превосходного порфира, а стоявший на нем кувшин — из чистого золота. При этом он был таким массивным, что, вероятно, даже пустым весил больше обычного кувшина, полного до краев. Но для того чтобы убедиться в этом, требовалось его опустошить, к чему и я приступил не без удовольствия.
Любопытно все-таки, каково это — путешествуя, скажем, из Рима в Брундизий, заметить какое-нибудь красивое место, повернуться к управляющему и небрежно бросить: «Купи эту землю и построй мне виллу». А год спустя, оказавшись здесь, увидеть особняк размером с небольшой город, украшенный чудными статуями, привезенными из Греции и Азии, окруженный великолепным садом, готовый принять твою особу, если тебе заблагорассудится отдохнуть здесь с дороги. Да, наверное, жить так чрезвычайно приятно, решил я, потягивая вино. Проблема состояла в том, что для этого требовалось, подобно Лукуллу, победить нескольких чужеземных правителей и завладеть их сокровищами.
