— Мы не должны слишком серьезно относиться к ее фантазиям. Одна-единственная «бешеная вишня» способна спутать память человека до помешательства. Магдалене дали три «бешеные вишни». Можно говорить о большом везении, если она выживет после покушения.
— Покушения? — По рядам прошел шепот.
— Да, это было покушение, — подтвердил Великий Рудольфо. — Одна из нас, из низких побуждений, посягнула на жизнь Магдалены.
Все стихло. Магдалена стала спокойнее. Было видно, как ее грудная клетка равномерно вздымается и опускается. Циркачи переводили глаза один на другого, пока их взгляды не остановились на Ксеранте.
Гадалка почувствовала себя пойманной. Десяток глаз смотрел на нее с испепеляющей ненавистью. Не в силах больше выдерживать такие взгляды, Ксеранта подобрала свои юбки и, теряя на ходу карты, звучно падавшие на глинистую почву, что было мочи помчалась к своему вагончику, а затем заперлась изнутри.
Великан Леонгард размашистым шагом последовал за ней и так затряс узкую дверцу, что вагончик зашатался и едва не развалился, но тут вмешался Рудольфо и отговорил беснующегося великана от его намерения. Пусть артисты, внушал ему Рудольфо, и живут вне правил и законов, но суд над Ксерантой все же не относится к их полномочиям.
В ходе бурной дискуссии, решающей судьбу Ксеранты, все были едины лишь в том, что она должна покинуть труппу, и никто больше не обращал внимания на Магдалену. К ней неожиданно быстро вернулось сознание, и она очнулась. Дикие крики немало удивили ее.
Когда Рудольфо заметил, что Магдалена встает, по его лицу потекли слезы умиления. Он подскочил к ней, крепко обнял и поцеловал в бледный лоб.
— Я так волновался, — произнес он. И тихонько добавил: — Я люблю тебя, Магдалена. Слышишь, я люблю тебя.
Магдалена с трудом приводила в порядок свои мысли. Она без особого успеха пыталась восстановить события целого дня. В то время как воспоминания о давно прошедшем постепенно целиком возвращались, все подробности их прогулки с Ксерантой за грибами в дубраву обрывались и были словно скрыты черной завесой.
Ночь Магдалена провела в фургончике у Рудольфо. Спальное пространство без окон, отделенное от книжной части деревянной перегородкой, имело лишь узкий проход, который всегда был заперт. Внутри скрывалась маленькая квадратная комнатушка с кроватью, причем это был не грубо выструганный деревянный ящик, как было принято в домах обывателей, нет, это было настоящее ложе с набитым конским волосом матрасом, обтянутым барсучьим мехом, которое сделало бы честь хозяину какого-нибудь замка.
Увидев, что Магдалена стоит в раздумье и не знает, как ей себя вести, Рудольфо стянул с нее платье и нижнюю юбку через голову, оставив ее стоять перед ним нагой, в костюме Евы в раю, — именно так Лукас Кранах изображал ее для украшения комнат в богатых домах. Непередаваемые мгновения он наслаждался ее видом — белыми грудями, никогда не видавшими солнца, округлыми бедрами, — а потом осторожно провел через узкий вход, уложил на кровать и прикрыл мягкой шкурой.
В блаженном смятении Магдалена не могла различить, была ли это явь или она уже грезила, когда Рудольфо нырнул к ней под шкуру и принялся нежно ласкать. Ее неуверенности способствовало и то, что спальня ничем не освещалась и они были в полной темноте. Рядом с Рудольфо она могла бы бесконечно скользить на грани грез и бодрствования, не замечая времени. Она не могла сказать, который час, когда вдруг раздался истошный вопль.
— Рудольфо, проснись! — тихонько позвала Магдалена. Ей пришлось хорошенько потормошить его. Наконец — шум становился все громче и громче — канатоходец проснулся. Поспешно одевшись, он бросился к двери.
Он сразу увидел пылающий огонь, в нос ударил едкий дым. Навстречу бежал зазывала и кричал:
— Домик Ксеранты горит! У нас нет воды для тушения. Что делать, чтобы огонь не перекинулся на солому, сено и другие фургоны?
Рудольфо на секунду задумался, потом твердо произнес:
— Оттащите горящий фургон из лагеря!
Зазывала отпустил грубое замечание, потонувшее в шуме и суете, хотя было нетрудно догадаться, что он имел в виду.
Магдалена испуганно наблюдала из окошка вагончика за разыгрывающейся мистерией. Рудольфо выпрямил дышло, единственную часть вагончика, еще не объятую пламенем. Великан Леонгард уздечкой подгонял вола, чтобы запрячь его в вагончик. Но при виде полыхающего огня животное заупрямилось и с громким сопением обратилось в бегство.
— Выпусти всех зверей! — крикнул Рудольфо великану. — Все мужчины, ко мне! Мы должны вручную выкатить фургон из лагеря.
Возничие, зазывала, жонглер-итальянец, великан Леон-гард и даже лекарь, до этого наблюдавший за происходящим с безопасного расстояния, пришли Рудольфо на подмогу и взялись за дело. Однако после долгого стояния колеса так глубоко просели в глинистую почву, что вытащить их из борозд было практически невозможно.
— Где Мельхиор? — закричал Рудольфо, пытаясь перекрыть треск все сильнее разгоравшегося пламени. Похоже, он был единственный, кто заметил отсутствие Мельхиора.
Все крики остались без ответа, и мужчины предприняли последнюю отчаянную попытку вытащить горящую повозку из лагеря. Ухватившись с двух сторон за дышло, артисты дергали и тянули ее из последних сил, действуя с безнадежностью подгоняемых кнутом коняг. Наконец повозка стронулась с места, однако языки пламени поднимались все выше и уже лизали заднюю часть дышла. Ходовая часть полыхала вовсю.
Между вагончиком лекаря и передвижной сценой зиял проем, достаточный по ширине, чтобы через него проехал полыхающий фургон Ксеранты. Однако стоило им только приблизиться к проему, как горящее левое переднее колесо раскололось надвое. Фургон сильно закачался и грозил опрокинуться. Теперь главное заключалось в том, чтобы не останавливаться.
Последним неимоверным усилием мужчинам все же удалось вытащить горящую повозку через зазор в загоне для животных на открытое пространство. Там она медленно накренилась набок и с грохотом рухнула на землю, как смертельно раненный кабан.
Вагончик Ксеранты горел до самого утра. Черный обуглившийся каркас представлял собой жуткое зрелище.
Когда знахарь на рассвете осмотрел еще дымящиеся, зловонные обломки, он сделал страшное открытие. Между обгоревшими брусьями и досками лежал до неузнаваемости обезображенный труп. На обуглившемся черепе, превратившемся в черный ком, была надета бесформенная и наполовину расплавившаяся диадема. Это была Ксеранта.
Неподалеку от берега возничие вырыли могилу, не больше пяти футов в длину, — так сильно скукожился труп гадалки. Это была всего лишь одна из многих могил, окаймлявших Майн до слияния с Рейном, и она не бросалась в глаза. Ни одной слезинки никто из циркачей не пролил. Ведь, в конце концов, Ксеранта коварно пыталась отравить члена их труппы.
Поиски Мельхиора ничего не дали. Силач словно сквозь землю провалился, и его исчезновение заронило у артистов подозрение, что гадалка, скорее всего, не добровольно простилась с жизнью. Не нашла ли она в лице Мельхиора безжалостного мстителя?
