Жюльетт уже решила уйти, когда услышала доносившийся снизу бодрый голос своего молодого любовника. Наконец-то, подумала она. Правда, уже в следующее мгновение ее радость сменилась разочарованием. Клаудио вернулся не один, а в сопровождении девушки, каждый шаг которой сопровождался глупым хихиканьем.
Когда Жюльетт посмотрела через перила вниз, ей захотелось провалиться сквозь землю. Но осторожность была уже ни к чему. Те двое, слишком занятые собой, ничего вокруг себя не замечали. Они поднимались по лестнице, шутя и любезничая. Клаудио расстегнул блузку на груди девушки. А когда они наконец поднялись на предпоследний этаж, где их уже не могли увидеть соседи, он прижал свою легкомысленную подругу к ступеням, задрал ее коротенькую юбчонку и полез под нее рукой.
Звуки, издаваемые ими, показались Жюльетт отвратительными. Неужели это тот самый мужчина, с которым она провела такую незабываемую ночь? Милый, чуткий Клаудио? Некоторое время она наблюдала за ними, не зная, что делать. Затем ее охватила безудержная ярость. Она почувствовала себя униженной, как будто ее использовали и бросили. Ей стало стыдно при мысли, что она отдалась парню, который сегодня спит с одной, а завтра с другой. Римские мужики и впрямь худшие во всем мире.
Жюльетт стала спускаться по лестнице.
Сначала Клаудио не заметил ее. Но когда она внезапно оказалась над ним, он поднял голову и, пораженный столь неожиданной встречей, застыл.
— Можно пройти? — как ни в чем не бывало спросила Жюльетт.
Клаудио отпустил девушку, что-то пробормотал, одновременно пытаясь поправить штаны.
На мгновение Жюльетт остановилась, а затем, широко шагнув, переступила через ноги девушки. Та была очень молода, лет двадцати, не больше, с ярко размалеванным лицом и крашеными волосами. То, что Клаудио спал с такой приблудной шлюшкой, задело Жюльетт еще больше.
С наигранным равнодушием она сказала, обращаясь к девушке:
— Надеюсь, он вас не слишком разочаровал, синьорина. Он — дрянной любовник. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.
Все еще напуганные этим внезапным появлением и удивленные безразличием, исходившим от Жюльетт, оба стыдливо приводили себя в порядок. Пропустив Жюльетт, Клаудио смотрел ей вслед, а она продолжала спускаться по лестнице, больше не удостоив его взглядом.
Откашлявшись, он крикнул ей вдогонку:
— Подожди, мне нужно кое-что сказать тебе!
Жюльетт отмахнулась от него и не остановилась. Она была уже на втором этаже, когда вдруг обернулась и крикнула на весь подъезд:
— Можешь довериться своей puttana! Маленькая шлюшка тебе, возможно, еще поверит!
На улице в нос Жюльетт ударил запах пиццы, чеснока и морепродуктов. На Трастевере почти не было места, где хотя бы две забегаловки не боролись за клиентов. Главным образом это достигалось тем, что на улицу искусно выводились запахи кухни.
«Ну и глупая же ты гусыня, — подумала Жюльетт. — Ведешь себя как несовершеннолетняя дурочка. Втрескалась в первого попавшегося жиголо. Так тебе и надо».
Идя вдоль улицы, Жюльетт раздумывала, не отправиться ли ей в «Альберго Ватерлоо» к Бродке, которому она говорила, что приедет только на следующий день. Внезапно она почувствовала, что голодна, и села за столик в первом попавшемся кафе, которое отличалось от других ярко раскрашенными столиками и стульями, аккуратно расставленными на улице и освещенными красными лампочками.
Быстро пробежав глазами написанное от руки меню, Жюльетт заказала спагетти «а-ля вонголе» и вино «Карраффе делла Каза». Устало уронив голову на руки, она наблюдала за прогуливающимися прохожими. Вновь и вновь вспоминая о Клаудио, Жюльетт едва сдерживалась, чтобы не отхлестать себя по щекам.
Спагетти пахли просто божественно, и по обычаю итальянцев Жюльетт воспользовалась раковиной в качестве щипчиков для того, чтобы вынуть из тарелки остальные ракушки. Она была настолько поглощена своим занятием, что не заметила, как за соседний столик присел полный господин. Когда она подняла голову, толстяк приветливо кивнул. Его лицо показалось ей знакомым, но пока она успела подумать об этом, сосед по столику, улыбнувшись, произнес по-немецки:
— Ну что, сегодня прекрасная дама совсем одна?
Жюльетт была не в настроении заводить разговор, но потом вдруг вспомнила, что это был тот самый писатель, которого она видела в ресторанчике на Пьяцца Навона.
Жюльетт с трудом улыбнулась, пожала плечами и ответила:
— Да, как видите.
— Поссорились?
— С чего вы взяли?
— У вас такой подавленный вид, если позволите заметить.
— Не позволю, — отрезала Жюльетт.
— Ну и правильно. Не позволяйте заговаривать с собой всяким типам. Извините, пожалуйста.
— Я вовсе не это имела в виду, — сказала Жюльетт. И, помолчав немного, спросила: — Вы — писатель, не так ли?
Толстяк отхлебнул красного вина, и его бородатое лицо расплылось в широкой ухмылке.
— Скажем так, я пытаюсь соответствовать званию писателя. Моя фамилия — Шперлинг. Пауль Шперлинг.
— Жюльетт Коллин.
— Очень приятно. Вы проводите в Риме отпуск?
— Отпуск? Нет, я бы так не сказала. У меня тут дела.
Пауль Шперлинг наклонился к Жюльетт всем телом и, ничуть не стесняясь, стал ее разглядывать.
— Позвольте, я угадаю, — произнес он после довольно продолжительной паузы. — Что касается профессии, то вы как-то связаны с искусством, музыкой или живописью.
Жюльетт невольно вздрогнула. Откуда он ее знает? Что еще ему известно о ней?
— С чего вы взяли, господин Шперлинг?
— Это всего лишь предположение, и оно основывается на большом жизненном опыте. Понимаете, у боксера на лице написана жестокость, священник даже в борделе будет выглядеть довольно набожно, а адвокат на самой разудалой вечеринке останется корректным и предусмотрительным.
— Вы так думаете? — Жюльетт пожала плечами. — Вам уже приходилось видеть священника в борделе?
— И не раз. А на вашем лице я увидел гармонию, которая бывает только у людей, связанных с музыкой или живописью. Я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаетесь.
— Итак, музыка?
— Нет, живопись. Я торгую картинами.
— Ну вот, я же говорил. — Шперлинг самодовольно усмехнулся.
— Итак, вы — писатель, — сказала Жюльетт, расплачиваясь с официантом и собираясь уходить. — Что же вы пишете?
— Исторические романы. В основном действие в них происходит в Риме, а речь идет о любви, долге и страсти. Но вы, вероятно, ничего не читали из моих книг. До сих пор я писал в стол. Я живу в Риме уже тридцать лет. Не могу себе представить жизни в другом городе. Наверное, все дело в том, что я был зачат в Риме. Мои родители ездили в свадебное путешествие в Рим. Спустя девять месяцев моя мама родила близнецов. Мой брат-близнец тоже живет в Риме.
