— Сделано из мягкой стали. Вам нравится? — осторожно спросил Гарри.
— Нравится. Только он, по-моему, не очень-то отзывчив на мои чувства.
Гарри расцвел — такой ответ определенно пришелся ему по душе — и повернулся к брату.
— Отличная работа.
— Честно?
— Честно.
Синьора Доччи подняла фигурку на свет.
— Он такой самоуверенный и в то же время напуганный. — Она помолчала. — Я вижу Муссолини… в конце, перед тем, как его повесили на рояльной струне на площади Лоретто.
Гарри одобрительно кивнул.
— Может быть, потому, что у него вот так скрещены руки над головой, я вижу нас с вами в убежище в Кеннингтоне, под бомбежкой.
Гарри снова кивнул:
— Хорошо.
— Спасибо, — сказала синьора Доччи. — Я люблю его. Теперь мы будем вместе до самого конца.
Прежде чем унести в спальню подарок, она сказала, что им не нужно беспокоиться по поводу костюмов для приема — для них что-нибудь найдется. Она также сообщила, что утром вместе с Марией отправится во Флоренцию — на последнюю примерку платья. От предложения составить компанию братья отказались, но по разным причинам.
Адам знал, что Маурицио с Кьярой тоже не будет — они собирались навестить знакомых где-то на юге, — и другой возможности провести разведку на верхнем этаже виллы не представится. Все складывалось наилучшим образом.
— В чем дело? — спросил Гарри, когда они остались одни.
— Ни в чем.
— Перестань…
— Мне действительно понравилась скульптура.
— Я не о скульптуре, и ты прекрасно это понимаешь.
— И я в порядке, просто устал и немного пьян.
— Дело в папе с мамой, да?
Ему не хотелось хвататься за брошенный Гарри спасительный канат, но портить брату настроение хотелось еще меньше. И он ухватился. Они поговорили о домашних делах, но в голове у Адама вертелись совсем другие мысли. Он думал о том, что сделает утром и как сделать это без участия Гарри.
Решение, противоречившее всему, что подсказывал здравый смысл, пришло, когда они поднимались наверх.
— Не хочешь взглянуть на третий этаж?
Что мог ответить Гарри? После всего услышанного от брата такое предприятие представлялось ему самым заманчивым из возможных вариантов. А когда Адам добавил несколько почерпнутых из откровений Кьяры подробностей, он был готов отправиться туда, не дожидаясь утра.
Глава 24
Синьора Доччи и Мария уехали во Флоренцию вскоре после завтрака. Гарри порывался приступить к делу незамедлительно, но Адам не желал рисковать. Казалось, минула вечность, прежде чем седан Маурицио проехал под окнами виллы и свернул на подъездную дорожку.
Ключ оказался в том самом месте, где и сказала Антонелла: в потайном ящичке бюро в спальне хозяйки. На первый взгляд он показался слишком маленьким, но к двери на лестничной клетке подошел и замок открыл, хотя Адаму и пришлось приложить для этого некоторые усилия.
Первое впечатление надежд не оправдало.
Они попали в пустой холл с двумя выходящими из него коридорами. Ничего больше рассмотреть не удалось, пока Гарри не щелкнул зажигалкой. Отыскав выключатель, Адам нажал на керамическую кнопку. Ничего. Оставалось лишь уповать на то, что дело в лампочке.
В неверном свете зажигалки обнаружилась еще одна дверь, соединяющая холл с задней частью виллы. Она тоже была заперта, но здесь им повезло — ключ оказался в замке. Выключатель за дверью тоже не работал.
— Черт, — выругался Адам.
— Дерьмо, — согласился Гарри и выронил зажигалку. Их снова обступила тьма. — Пальцы обжег. — Он наклонился и стал шарить по полу.
— Подождем, пока глаза привыкнут.
И верно, вскоре в темноте проступили три прямоугольника окон. Свет просачивался снаружи через щели в ставнях. Комната постепенно обретала очертания.
— Придется открыть хотя бы одно, — сказал Адам. — Дай мне зажигалку.
Бензин в зажигалке кончался, огонек чахнул на глазах, но Адам, то и дело натыкаясь на мебель, все же проложил путь к центральному окну и, открыв его, налег на ставни. Ржавые петли застонали; секундой позже на террасу внизу упало порушенное птичье гнездо.
Ворвавшийся в комнату свет прорубил в темноте широкую полосу. Первым, что бросилось Адаму в глаза, были следы на покрытом толстым слоем пыли полу — неопровержимые и, увы, неустранимые свидетельства вторжения.
Помещение — пусть и не такое просторное, как внизу, — все же сохранило остатки былой роскоши: внушительный камин, отделанный белым мрамором, стенные панели, потолочные фрески.
— Какой бардак, — проворчал Гарри.
Тут и там валялись обломки мебели, перевернутые консольные столики, позолоченные стулья с мягкой обивкой. У стены изящный диванчик с перебитыми ножками и сломанной спинкой.
От висевшего над камином антикварного зеркала осталась лишь позолоченная, украшенная тонкой резьбой рама. Осколки разбитого стекла осыпались на пол, и здесь же лежала мраморная пепельница, которую, по-видимому, кто-то из немцев и запустил в зеркало.
— Ну и ну, — покачал головой Гарри, глядя на потолок.
Фрески — похоже, работы восемнадцатого века — щедро демонстрировали здоровую, слегка раздувшуюся плоть и розовощеких херувимов. Центральное место занимала Диана со своей охотничьей свитой, вот только выглядели персонажи словно после жестокой, кровавой схватки. Одну пулю богиня получила между глаз, еще две попали в груди, несколько пришлись в пах ближайшему охотнику. Что касается херувимчиков, то их расстреляли, как стайку птах.
— Чертовы филистеры, — пробормотал Гарри.
Пока брат бродил по соседним комнатам, Адам осмотрелся. Судя по граммофону на столике у стены, трагедия разыгралась именно здесь.
Если верить Кьяре, Эмилио выстрелил в граммофон, чтобы привлечь внимание солдат, тащивших к окну какую-то мебель. Эта деталь ее рассказа, похоже, соответствовала действительности — в деревянном корпусе аппарата виднелась дырка от пули. Глубокая, но не сквозная. Значит, пуля застряла в дереве. Логично. Вот только ее там не было. Следовательно, пулю кто-то вытащил, выковырнул ножом или каким-то другим инструментом. Зазубрины и царапины у входного отверстия подкрепляли этот вывод.
— Посмотри-ка сюда, — подал голос Гарри.
Адам прошел в соседнюю комнату и выглянул в открытое окно. Внизу рабочие устанавливали невысокий деревянный помост. Занятые делом, они не смотрели вверх, но Адам все же притворил ставни.
— Эй, — запротестовал Гарри.
— Ничего, и так видно.
Комнату использовали как спальное помещение. На полу лежали четыре матраца с бельем, сложенными одеялами и взбитыми подушками. Даже зная, что к ночи уйдут, немцы все равно застелили постели.
