— Нам на помощь вновь придет мессир Жозеф. Ведь я же вам говорил, что этот человек знает все, даже способы эксплуатации рудников! Нам понадобится много топлива, но его у нас в избытке благодаря вашим лесам. Нам также понадобятся рудокопы, но их можно набрать среди ваших сервов и батраков
[19]
. Однако мы должны будем уважать закон, запрещающий вести добычу руды и перерабатывать ее в период жатвы, поскольку в противном случае мы можем нанести урон полям и лишим ваших людей средств к существованию2.
— Неужели такой закон существует?
— Разумеется, мадам. И это очень разумный закон.
— Но откуда ты, чертенок, знаешь обо всем этом?
— От мэтра Жозефа.
— Твой Жозеф — юрист?
— И юрист тоже, мадам. Он говорит, что хорошее знание законов страны, которая дала тебе приют, избавляет от досадных недоразумений.
— Да, он действительно мудрый человек.
Затем Клеман перечислил их слабости:
— Нам также нужна достаточно полноводная река, чтобы построить мельницу, которая будет приводить в движение кузнечные меха и быстро остужать кованое железо. Но здесь нет ни мельницы, ни мощного водного потока... Однако они есть поблизости. А раз так, нам нужны ломовые дроги и обозы, которые будут тянуть волы. Тогда мы сможет подвозить железо к одной из мельниц, которую мы возьмем в аренду за определенный процент, о чем нам следует хорошенько поторговаться.
— У тебя на все есть ответ, мой чудесный Клеман, — улыбнулась Аньес, гладя его по волосам.
На ум ей пришла другая мысль, сразу умерившая ее энтузиазм.
— Я дрожу от ярости, вспоминая о том, что мне придется отдавать в качестве подати половину добытой руды этому негодяю Эду, обязанному, в свою очередь, передавать четверть этого количества своему непосредственному сюзерену, графу д’Отону.
Едва Аньес произнесла эту фразу, как на нее снизошло озарение. Рудник. Эд знал или догадывался о его существовании. Не только озлобленность и извращенное желание двигали Эдом, когда он добивался ее ареста инквизицией. Он вскружил голову Матильде не только ради того, чтобы отомстить Аньес. Он это сделал, чтобы захватить рудник. Если бы Аньес признали виновной в ереси или в пособничестве еретичке, она лишилась бы своего вдовьего наследства, которое перешло бы к Матильде. Эду оставалось лишь осыпать Матильду подарками, которые ему ничего не стоили, поскольку он брал их из гардероба или шкатулок своей покойной супруги, милой Аполлины. Если только он не счел бы более полезным поместить девочку в монастырь, поскольку был ее опекуном.
От горькой обиды у Аньес сжалось сердце. Она даже сама этому удивилась. Служили ли, по ее мнению, распутство и извращенность Эда объяснениями его действий, даже постыдных? Возможно. Возможно, она видела в них своего рода душевную болезнь, которая в определенной мере снимала с Эда ответственность. Но деньги, жажда наживы, бесчисленные хитроумные уловки, чтобы завладеть вдовьим наследством сводной сестры, свидетельствовали, что единственной виновницей была его подлая и расчетливая душа.
Помолчав несколько минут, Клеман сказал слишком безразличным тоном, что наводило на подозрения:
— Я не вижу способа избежать этого... По крайней мере до тех пор, пока вы остаетесь арьер-вассалом мессира Отона.
Аньес не попалась на удочку:
— Ты слишком быстро выдаешь меня замуж. Неужели ты хочешь избавиться от меня? И потом... даме не пристало делать предложение руки и сердца.
Ответом ей был веселый смех. Потом Клеман сказал:
— И все же согласно обычаю она может дать понять, что благосклонно отнесется к подобному предложению, особенно если монсеньор ждет лишь знака... Вернее, я должен ска-зать — уже и не надеется, что такой знак будет ему послан.
— Постреленок, — прыснула от смеха Аньес, почувство-вав облегчение после легкомысленного разговора, на мгновение разогнавшего нависшие над ними тучи.
— Так она может? — настаивал Клеман.
— Она может.
— Без неудовольствия?
— Надо быть слепым или сумасбродным, чтобы причинять страдания другим.
— Значит, с удовольствием?
Аньес больше не могла сдерживать своего радостного на-строения. Она принялась шутливо бранить Клемана:
— Прекрати немедленно! Что ты такое говоришь? Я не смеюсь, я задыхаюсь от стеснения. Ну, сорванец, давай пре-
кратим этот разговор!
Клеман недолго радовался тому, что ему наконец-то удалось развеселить свою госпожу. Он должен был поведать ей
о своих находках в тайной библиотеке Клэре. Он не мог больше скрывать. Время поджимало.
Тень проскользнула в коридор скриптория. Впереди стелился густой пар, вырывавшийся у нее изо рта. Она обогнула столовую и прислушалась. Ни звука, ни шороха. Гостеприимный дом был пуст, поскольку там по-прежнему царил крепкий запах гари. Ее сообщнице хватило хитрости предложить столь коварный план. Она сама развела огонь, а Тени оставалось лишь подождать, чтобы затем воспользоваться суматохой и похитить манускрипты, хранившиеся в аббатстве. Что касается этой безмозглой Тибоды де Гартамп, сестры-гостинич-ной, то она действовала всем на нервы, повторяя, что ничего не понимает, безуспешно пытается разгадать загадку и вовсе не виновата в том, что огонь чуть было не уничтожил ее владения.
Тень крадучись вошла в обогревальню, расположенную недалеко от сушильни. Бланш де Блино, не покидавшая это помещение на протяжении нескольких недель, вернулась в дортуар. Едва голова Бланш касалась подушки, как она забывалась непробудным сном, становившимся все длиннее. Старая женщина любила эту комнату, в которой — как она утверждала, — могла читать Евангелия, не дрожа от холода и не опасаясь простудиться. Евангелия! Надо быть идиоткой, чтобы поверить в такой предлог! Бланш просто храпела целый день напролет.
Тень на ощупь направилась к шкафу, куда по вечерам убирали чернильницы, чтобы их содержимое не замерзло морозной ночью. На нижней полке лежали испорченные рожки, поскольку в этой комнате добровольного тяжелого труда хранили все без исключения. Внезапно Тень ощутила горечь. Аббатство было богатым, очень богатым. Так почему надо было лишать себя малейшего удовольствия под предлогом искупления грехов и заботы о бедняках? Неужели бедняки могли согреться при мысли, что в аббатстве монахини дрожат от холода под тонкими одеялами? Неужели то, что сестры копали землю и чистили свинарники, делало жизнь бедняков менее тягостной?
Скоро. Скоро, но не тут, а в светском обществе. Жить. Надо жить. Мсье де Ногаре обещал ввести ее в лучшие семьи Парижа, где зловредные таланты Тени могли оказаться полезными советнику короля. Она уже оказывала ему услуги, шпионя за дворянами-смутьянами по тайной просьбе ка-мерленго Бенедетти. Париж, какая пьянящая радость! Впрочем, ее больше не привлекала мысль о помощи сильным мира сего. Она хотела жить свободно, наслаждаться богатством. Разумеется, мысль об убийстве Элевсии де Бофор была ей не по душе. Но тем хуже, раз придется пройти через п о, чтобы забрать — и, главное, вынести из аббатства, —
