Аньян замедлил шаг, вдруг устыдившись. Что за дерзость, что за претензии! Как, он уже начал строить из себя героя, главного исполнителя замысла, который был ему непонятен?
И только теперь Аньян услышал приглушенный шум шагов, которые приближались к нему в зловонной темноте проулка. Он остановился как вкопанный, прислушался, пытаясь проникнуть в тайну окружавшей его ночи. Очень скоро тревога уступила место страху, сжимавшему сердце. Он не был способен драться, оказывать сопротивление. Ему хотелось убежать, броситься прямо вперед, чтобы добраться до площади, в центре которой возвышалась церковь Святого Энья-на. Несмотря на пронизывающий холод, лоб Аньяна покрылся потом, стекавшим по бледным щекам. Он сделал глубокий вдох, борясь с удушающим страхом. Бежать, найти в себе мужество двигаться! Но ноги не слушались Аньяна. На него напал столбняк, словно на зайца, который видит, как раскрываются челюсти хищника, но реагировать не может. Высокая фигура неторопливо приближалась к нему. Теперь она стала более различимой в ночном тумане. Аньян ясно видел складки на длинном темном плаще, окутывавшем фигуру, заметил, как сверкнул меч, постукивавший о сапог из толстой кожи. У него кружилась голова, его душили беззвучные рыдания. Аньян прислонился к стене дома. У него не было сил кричать, звать на помощь.
Человек поравнялся с Аньяном, наклонился и положил руку ему на плечо. Аньян был настолько изумлен, что с трудом, еле слышно прошептал:
— Вы... рыцарь...
— Успокойтесь. Что с вами случилось?
— Я боялся... Я боялся неприятной встречи...
В ответ рыцарь улыбнулся, потом сказал:
— Все же вам не хватает элементарной осторожности, раз вы рискуете бродить ночью по этим проулкам.
— Понимаете... Понимаете, я об этом не подумал,
— Я провожу вас. Куда вы идете?
— В церковь Святого Эньяна, хочу помолиться на филип-повках
[4]
.
Они шли молча. Леоне колебался, ища предлог, чтобы задать вопрос, который мучил его многие недели, многие годы. Аньян размышлял: стоит ли рискнуть и попытаться развеять свои сомнения, чтобы у него отлегло от сердца? Почему он уверовал в этого рыцаря, который покорил его и одновременно внушал страх? Впрочем, потребность выяснить, не поддался ли он обману с самого начала, взяла верх. Аньян торопливо произнес, не поворачиваясь к госпитальеру:
— Вы... Мсье, это вы...
— Убил, вернее, казнил Флорена? Да, но я прошу вас хранить это в секрете. Другого выхода не было. Он не оставил мне выбора. Честно говоря, я хотел, чтобы он так поступил.
— Я всегда буду обязан вам за... за этот поступок. Я догадываюсь, чего он вам стоил. Исчезновение этого зловредного существа подарило нам чуть больше света. В этом мире не так уж много света, чтобы мы стали скорбеть о кончине Флорена.
— О его убийстве, — поправил Леоне. — Вы слишком великодушно употребили слово «кончина», такое неопределенное и естественное. Тем не менее речь идет именно об убийстве. Я пронзил его кинжалом, хотя знал, что он безоружен. Я поступил бы недостойно, если бы стал отрицать свою ответственность.
— Паразитов не убивают. Их выводят, — заявил клирик непреклонным тоном.
— При всем моем дружеском отношении, вам не подоба
ет меня судить. Один Бог может это делать, и я смиренно приму его приговор. — Леоне вздохнул и продолжил: — Кем был Флорен? Ошибкой природы или одним из тех испытаний, которыми усеяны наши дороги, чтобы мы никогда не забывали, что балансируем между величием и невыносимым падением? Признаюсь вам, что если бы ставкой в этой игре не была жизнь мадам де Суарси, я не стал бы обагрять руки кровью инквизитора.
Аньян впервые с момента их странной встречи в проулке пристально посмотрел на рыцаря и растерянно поджал губы.
— О... Вы правы. Вот уже несколько дней у меня такая путаница в мыслях, что... — Отбросив осторожность, он выпалил: — Кто на самом деле мадам де Суарси? Вы знаете ее, рыцарь? Я... Я был уверен, что произойдет нечто из ряда вон выходящее для нашего мира...
— О нет! Я не слишком сильно ошибусь, если скажу, что это вполне присуще нашему миру... — Заставив замолчать свою подозрительность, свою осмотрительность, Леоне сказал голосом, который волнение изменило до неузнаваемости: — Вы видели ее кровь?
Аньян напрягся и спросил, ничего не понимая:
— Прошу прощения, рыцарь?
— Вы... Вы обратили внимание на кровь мадам де Суарси?
Этот мужчина, спаситель, ратник, не мог расспрашивать
о таких мрачных деталях, чтобы посмаковать их! Аньян ответил срывающимся от рыданий голосом:
— Ах, мсье! Разумеется, я видел ее кровь и предпочел бы, чтобы пролилась моя, только бы не врачевать несчастную истерзанную плоть. Он... Он сыпал соль на раны, чтобы усилить ее страдания, чтобы она не смогла выздороветь. Этот демон не догадывался, что я знаю тайну серого порошка, который он хранил в красивом серебряном флаконе. Она тщательно промыла раны, нанесенные кнутом. Я смазал иссеченную плоть мазью. Потом меня сменил брат-врачеватель, — добавил он, совершенно расстроенный,
— Вы видели ее кровь? — настаивал Леоне, с трудом сдерживавший нервозность.
— Она текла по ее спине, пачкала бока, окрашивала волосы в красный цвет. Кровь обагрила мои руки, рыцарь, и я целовал ее.
— Как... — От волнения у госпитальера перехватило дыхание, и он закончил вопрос, сделав над собой колоссальное усилие: — Как она выглядела?
— Прошу прощения?
— Я хочу сказать... Была ли она похожа на кровь других осужденных или жертв? Не заметили ли вы каких-нибудь особенностей?
Аньян тщетно искал причину настойчивости своего спутника. Он пробормотал:
— Я немного теряюсь... Она была ярко-красной, полной жизни... У меня сжалось сердце. Я видел, как кровь смешивалась с водой, окрашивая ее в восхитительный алый цвет... Признаюсь вам, мне вдруг стало холодно. Ведь вы это хотели знать?
— Да, — согласился Леоне, плохо скрывая внезапно охватившую его панику.
Когда они дошли до ворот церкви Святого Эньяна и госпитальер расстался с Аньяном, чтобы продолжить дальше свой путь, его снедала тревога, с трудом поддающаяся описанию.
От огня, который так испугал монахинь несколько дней назад, но был быстро потушен, лишь слегка почернели стены дортуаров гостеприимного дома. Аббатиса Элевсия де Бофор молча заканчивала очередную инспекцию. Она шла в сопровождении Аннелеты Бопре, сестры-больничной. Тибода де Гартамп, сестра-гостиничная1, причитала, повторяя дрожащим голосом:
