«Мало ли что говорят, Джон, дабы поразить несмышленых».
«Истинно так, доктор Ди. Но уж мы-то с вами знаем, где собака зарыта, верно?»
Я оставил сию дерзость без внимания, хотя видел его насквозь. После того как он покинул мой дом, я случайно обнаружил ящичек с записями, сделанными его рукою, – свидетельство того, что этот мошенник запечатлевал ход моих опытов. Я не сомневался, что он рассчитывал продать свои бумаги какому-нибудь невежде, алчущему золота или власти, однако результат его торопливых трудов выглядел весьма убого. К тому же он все равно не достиг бы цели, ибо нет подлинных секретов кроме тех, что заключены в тайниках человеческих душ.
Впереди уже замаячил помост театра, к которому отовсюду стекался народ, но этот шут и не думал уходить. «Чего желаете, сэр? – спросил он. – Смотреть пьесу вместе с толпою или заплатить за сиденье?» Он говорил о деревянных скамьях, стоявших по обе стороны сцены в отдалении от кипучей толпы, и я окончательно понял, что он решил прилипнуть ко мне теснее, чем подошва к башмаку.
«Где же мы сядем? – отозвался я. – Там все полно. Все скамейки заняты».
«Да уж найдем местечко, сэр. Будьте покойны и держитесь за мной. Я пойду первым, растолкаю их и проложу нам путь». И он направился вперед, вопя: «Дорогу! Дорогу благородному доктору Ди!» В ответ раздались смешки, на которые всегда горазды эти ехидные дуралеи, и лицемер Овербери повернулся ко мне с улыбкой. «Вы не отстали, мой добрый доктор? В жизни не видывал такого столпотворения!» Я промолчал и хотел было шагнуть в сторону и затеряться среди этого зловонного сброда, но он уже взял меня за рукав и подвел к скамьям. «Сядьте здесь, напротив сцены, – сказал он, – и вы ничего не пропустите». Затем он похлопал по плечу одного из зрителей, мужчину в бархатном плаще. «Прошу вас, сэр, подвиньтесь чуток и дайте нам сесть с вами рядышком».
«С превеликим удовольствием», – отозвался тот; но я уверен, что он не мог не услышать, как Джон Овербери пробормотал мне, прикрыв рот рукою: «Ну и задница у него, верно? Страсть сколько места ей надобно». Не знаю, откуда набрался он такой наглости, но я уж давно отчитал бы его хорошенько, если б не подозревал, что, прибегнув к какой-то коварной уловке, он застиг меня тут намеренно. А посему я решил покуда смолчать.
«Всем известно, что вы чересчур много трудитесь, – прошептал он мне, когда актеры начали выходить на сцену. – Приятно видеть вас в театре, на отдыхе».
Тем временем перед нами явилась целая вереница благородных персонажей, облаченных в пышные наряды темно-красного, синего и желтого цветов. По их платью и осанке я понял, что это действующие лица исторической трагедии, и приготовился выслушать пролог на тему круговращений бытия. Персонажей было семеро, подобно сферам над нами, и выступали они весьма торжественно: вот так с помощью живых картин и зрелищ можно отобразить глубочайшие мировые закономерности. Один из главных героев в королевской мантии шагнул вперед, чтобы обратиться к нам, но тут Джон Овербери склонился ко мне и указал на толпу. «Видите Мэрион? – спросил он. – Знаете ее? Вон ту, что задрала юбку чуть не до пояса, дабы все могли полюбоваться ее дивными точеными ножками?» Я устремил взор в ту сторону и увидал среди публики цветущую девицу. «Она родилась под знаком Венеры, – продолжал он. – Гляньте-ка, один уже строит ей глазки. Видите, около нее вьется какой-то старый потаскун?»
О сферы, ваше вечное вращенье
Должно б стократ усилить хор стенаний
Над гробом королевы. Восхищенья
Достойная супруга и страданий
Моих виновница невольная – о небо!
Как буду жить я без тебя, родная?
Я в ад навек переселен из рая.
«А хитрец-то знает здешние обычаи – небось не впервой подбирать себе подружку. Видите, как он заманивает ее сверканьем своих золотых перстней?»
Я снова изготовился внимать сладкозвучной речи актеров, ибо к королю приблизился отрок, несущий факел мудрости.
Отрок. Пусть Скорбь рассеют Разума лучи.
Король. Не вижу я ни проблеска в ночи.
Отрок. Рассудок повелит – Печаль уйдет.
Король. Ярмо Рассудка счастья не вернет.
«А что это за важнецкий господин, доктор Ди, – вон там, сбоку от нас? Вы с ним знакомы?»
Я не откликнулся, хотя слышал его хорошо: я не мог оторвать глаз от сцены, ибо актеры повернулись в танце и король вновь выступил вперед.
Мой сын честолюбивый жаждет власти
И ищет, как со мной покончить разом,
Чтоб опереть сапог на лоб мой хладный
И плод сорвать…
Прочего я не расслышал, так как Овербери снова зашептал мне на ухо: «Видите вон того, в плаще с широкими рукавами? Сразу ясно, что он любитель мальчиков. Разве не правду говорят, что театр – истинная школа жизни?»
Когда я опять посмотрел на сцену, там произошла резкая перемена, ибо теперь старый король, одетый в платье обычного покроя, был простерт на ложе, а виолы и трубы возвещали о пришествии его сына.
Король. Кто там стучит, как Дьявола подручник?
Тут Овербери подтолкнул меня локтем.
Сын. Я, ваш наследник и послушный сын.
«Злодей, доктор Ди, ручаюсь вам. По лицу видать».
Король. Входи. Нет силы под луною,
Что удержала бы тебя.
Засим принц, облаченный в синие с белым одежды, подошел к нему вплотную и поразил отца шпагой, что означало убийство; наверное, в этот миг на деревянные доски был опорожнен бычий пузырь с кровью, ибо жидкость пролилась далее с края помоста, а виолы и трубы зазвучали снова, на сей раз более тревожно. Джон Овербери глазел на это разиня рот и соблаговолил молчать вплоть до самой интерлюдии, когда четыре фигуры со знаменами, олицетворяющие Смерть, Вину, Месть и Неблагодарность, выступили на сцену, а затем принялись вопрошать друг друга о смысле происходящего.
«Поясните мне это, мой добрый доктор», – сказал Овербери, озадаченный их беседой, слишком глубокой для его куцего умишка.
«В этом пафос всего зрелища, – отвечал я. – Разве ты не понял, что кровь короля символизирует неорганическую природу металлов, а сама шпага означает преображение огнем?»
«Накажи меня Бог, если понял. Но кто ж эти величавые фигуры?»
«Они назвали себя. Кроме того, сия четверица представляет собою четыре звезды, или materia prima
[54]
философского камня. Что еще осталось тебе неясным?»
«Ох, сэр, это загадка, непосильная для моего ума».
«Думай, думай. Неужто головенка твоя, совсем пуста?»
«Я ею доволен, доктор Ди, но коли вы считаете ее глупой, то уж простите меня великодушно». Однако он то и дело посмеивался, а затем вдруг обратил взор на стоявших рядом и начал перекидываться с ними вопросами вроде «Как живете-можете?» и «Что новенького?» Было очевидно, что он со многими хорошо знаком, ибо тут собралось не меньше негодяев, чем их обычно бывает на Клинк-стрит неподалеку отсюда.
