Услыхав эту новость, хранившуюся, вроде кусочков сахара, в полном секрете, я даже присвистнул от удивления. «Две. Они не пожелали меня сопровождать. Иметь отца, объявленного вне закона, само по себе опасно, но содействовать ему в бегстве… было бы с их стороны полным безумием. Мне помог бежать в ту ночь мой прежний секретарь».
Он подобрал сахар и сунул его обратно в карман.
Апреля 25-го, 1660. Он жалуется, что ему осточертела корабельная еда: копченая рыба, солонина и прочее. «Принеси мне доброго бекона и горох с маслом, — сказал он мне. — И еще пудинг, приготовленный в салфетке». — «Как?» — «Ну выпроси или позаимствуй. Нет. Сделай вот что… — Он склонился над сундуком, нащупал замок, а потом открыл его ключом, который вынул из связки, висевшей у него на шее. — В Лондоне перед отъездом я перевел несколько псалмов. Выменяй один из них на коринку и муку. Благочестивые пилигримы охотно поделятся крохами запасенного провианта в пользу более духовной пищи. — Я усомнился в этом, однако не проронил ни слова. — Найди-ка мне 107-й псалом. Там есть подчеркнутая красным строка: "Они блуждали в пустыне по безлюдному пути и не находили населенного города"».
Рыться мне пришлось целую вечность, но наконец я воскликнул: «Вот он! Здесь и блуждание, и пустыня — и рядом стоит крестик». — «Возьми рукопись и поблуждай по кораблю. Закрой дверь».
Я отправился в «богомолам» (такую кличку дали этому семейству матросы погрубее): Баблеи из Илфракомба падали на колени, стоило только порыву ветра надуть паруса, возносили молитвы и стенали подобно обитателям Бедлама — вот почему я и счел их легкой добычей. Я прошел мимо них, вполголоса декламируя переведенный хозяином псалом. «Что это такое, добрый юноша?» Мистер Баблей подскочил ко мне немедля, готовый стлаться пластом при любом упоминании чего-нибудь библейского. «О, сэр! Это речь самого мистера Мильтона о трудах, предстоящих нам в пути!» — «Хвала Всевышнему! Мистер Мильтон наставляет или утешает нас?» — «Мой господин неизменно склоняется к утешению». — «О, да - да!» — «Но для поучения он выбирает точные набожные слова. — Я положил собеседнику руку на плечо. — Из всей братии он выделил вас, сэр». — «Благодарение Господу!» — «Он желает, чтобы именно вы являлись хранителем его религиозной поэзии в нашей новой обители. — Я вручил мистеру Баблею рукопись, которую он принял с величайшим благоговением. — Взамен ничего не нужно». — «Ничего? Надеюсь, только наши молитвы?» — «Именно. — Я взвесил его слова и постарался ответить равной мерой. — Ваши молитвы будут его ободрять. Когда я направился к вам, мистер Мильтон сказал мне вслед, что они крайне для него необходимы — и вместе с тем как нельзя более отрадны. — Я помолчал. — Но мне страшно за него, мистер Баблей».
Он стиснул мой локоть и пристально всмотрелся мне в глаза: «Вам страшно? Бога ради, что произошло?» — «Корабельный рацион слишком груб для его нежного желудка». — «Воистину у него внутренности святого Павла». — «Я твержу ему то же самое. Святой Павел не сходит у меня с языка. — Я поколебался, но только с минуту. — Хотелось бы знать, не найдется ли у вас горсточки овсяной муки или похлебки — улучшить его трапезу?»
По моим наблюдениям, эти пуритане хватали цепко, а отдавали скупо, однако набожному Баблею не удалось увернуться от моей сети.
«Запасов у нас всего-то ничего, мистер Гусперо». — «А нам нужно даже меньше этого, мистер Баблей».
«Ну да, да, конечно. Как вы сказали — похлебки?» — «С коринкой и изюмом».
Спустя короткое время я доставил хозяину аппетитный кусок приготовленного в салфетке пудинга.
Мая 1-го, 1660. Весь день сплошной непроглядный туман. Услышав от меня об этом, хозяин улыбнулся. «Злотворное Первое мая, — заметил он. — Впрочем, этот день всегда был таким». Потом, безо всякого сопровождения, пошел наверх. Я последовал за ним.
Несмотря на туман, было довольно жарко. «Пар вокруг, словно из котла какой-нибудь харчевни», — сказал я. Стояла к тому же такая тишина, что можно было различить кашель мухи. «Слышишь шелест грота, Гус? В этом безмолвии у каждого звука свое эхо». — «Это против природы, сэр. Похоже на колдовство». — «Говорили, будто демоны при желании окутывают вещественные предметы магическим туманом незримости. Так издавна полагают те, кто прозябает во мраке стародавних суеверий. Будь это правдой, моя слепота обрекла бы меня на безысходно проклятый мир. Крепись, Гус, скоро мы окажемся на широки; просторах вольного воздуха».
Слова его сбылись: к рассвету небо вновь расчистилось.
Мая 3-го, 1660. Вчера вечером видел нечто совершенно для меня небывалое. Около десяти вечера на главной мачте засветились два огня. Поначалу я решил, что, должно быть, перебрал горячительного в обществе капитанского приемыша, но огни заметил также другой переселенец и поднял тревогу. Огни напоминали пламя двух огромных свечей: они вспыхивали и трепетали во тьме — и вдруг матросы хором разразились ликующими возгласами. Приемыш капитана, все еще еле державшийся на ногах, не отрывал от них глаз. «Вам известно, как называют это явление, Гус?» — «Нет». Зрелище сильно меня занимало. — «Это огни святого Эльма. Слышите, как они потрескивают? — Похоже было, будто сосиски поворачивают на вертеле. — Хотите знать, почему все матросы ликуют и дружно хлопают в ладоши? — Говорил он размеренно, даже будучи сильно навеселе. — Матросы торжествуют, потому что эти огни всегда предвещают шторм». «Чему же тут радоваться?» — «Два огня предвещают безопасность на море. — Он замер на месте с вытаращенными глазами. — Эти огни — словно ослепительные очи Всевышнего, взирающего на нас с небес». — «Больше смахивает на глаза тигра. Или громадного волка». Огни мерцали и переливались, а потом вдруг исчезли так же внезапно, как и появились.
Я кинулся рассказать о происшествии мистеру Мильтону, однако он жестом прервал мою речь. «Их называют также Кастор и Поллукс. Итальянцы принимают их за святого Гермеса. А испанцы именуют эти огни Корпос Сантос. Но сами по себе они ничего не значат».
Мая 4-го, 1660. Налетел свирепый шторм, но быстро улегся.
Мая 6-го, 1660. Видел двух могучих китов. У одного из отверстий в голове извергался целый океан. Столб воды вздымался в воздухе на огромную высоту — и вокруг животного море бурлило и ходило ходуном. По словам матросов, если судно подойдет слишком близко, его засосет в глубину. Хозяин сказал, что раздававшийся грохот можно сравнить с крушением и падением нефа собора святого Венета. О Боже!
Мая 8-го, 1660. Появлялась и прочая морская живность. Видел существо, которое моряки называют рыбой-солнце: она расправляет плавники во все стороны подобно солнечным лучам. Мимо проплывали целые косяки ведомых одному Богу созданий.
Мая 11-го, 1660. В волнах резвится множество так называемых морских свиней или дельфинов: моряки считают их предвестием непогоды. Мэтью Барнс подцепил одно животное гарпуном и вытащил его на палубу. Разрубив тушу на части, мы поджарили несколько кусков: мясо имело вкус бекона или вяленой говядины. Я предложил ломтик на пробу хозяину, но он тотчас выплюнул его в ладонь. «Понимаю теперь, почему эту тварь называют морской ведьмой. Или „миксиной" — не путать с „мокасином", ничего общего». Затем он подробно расспросил меня о размере и форме этой твари, словно я единственный в мире знаток и могу сообщить ему безошибочно точные сведения.
