— Здесь только варенье из розовых лепестков, сэр. Очень полезно для кишечника. Не хотите? Не принимает желудок? Ага, вот тут есть немного корицы и сахар: замечательная добавка к хорошему вину. Имбиря не видать, сэр.
— Я вчера еще сосал корешок. Передай мне кожаную сумку. — В ней оказались только сушеные травы и лимонный сок, бесполезные при морской болезни. — Придется ограничиться корицей, Гус. — Мильтон вздохнул и откинулся на парусиновом ложе, набитом соломой. — Итак, это и есть тот самый край? Та самая почва, тот самый климат?
— Надеюсь, что так, сэр. Иначе мы проделали бы долгий путь в графство Пустошир в королевстве Ничегония.
— Никакого королевства, червяк, а новая земля. Королевские причуды здесь нам больше не указ.
— Рад это слышать. Сроду не терпел учительской указки.
Раздался громкий стук в дверь, и послышался голос капитана Фаррела.
— Доброе утро, сэр! Можно войти?
— Это управитель бренди и ячменного сахара, Гус. Будь добр, отвори дверь.
Мильтон подождал, пока капитан приблизится.
— Какие новости?
— Мы на якоре у мыса Энн. Если не заштилеем, то до Бостонской гавани всего несколько часов.
— Значит, под покровом ночи мы миновали Виниковет и устье Мерримака?
— Думаю, что так.
— А в какой именно точке мы сейчас находимся? — Джон Мильтон, словно и не был слеп, так ясно представлял себе всю карту местности, что мыслью осязал окружающее во всей полноте — любую бухту или изгиб прибрежной полосы. Новая Англия лежала перед ним подобно спящему, который вот-вот проснется.
Капитан уже был осведомлен об этой редкой способности.
— Сорок четыре градуса и тридцать минут северной широты, сэр.
— Итак, половина нашего Нового Альбиона позади. Но с юго-запада поднимается ветер, не так ли?
— Точно так.
— Значит, для дальнейшего продвижения мы должны придерживаться вест-норд-веста?
— Прекрасно! — От неподдельного удовольствия Гусперо хлопнул себя по коленям: проницательность Мильтона порой заставляла его верить в то, что хозяин не утратил зрения.
— Я отдал именно эту команду. В вас сильна струнка морехода, мистер Мильтон.
Когда капитан удалился на свой мостик, Мильтон принялся свирепо тереть себе глаза.
— Морехода, — пробормотал он. — Горе хода. В хоре года.
— Что, сэр?
— Я пробовал на слух колокола нашего языка. Если не ошибаюсь, с этой суши еще донесется мелодичный перезвон. Куда гармоничней наших надрывных нестройных песнопений. Но здесь, на дальней окраине, куда мы забрались, будет ли это по-прежнему наш родной язык?
— Я пока что понимаю вас, сэр, если только вы не говорите загадками и обходитесь без рифм.
— Только представь себе чудовищную водную стихию, которую мы пересекли. Девять сотен лиг.
— Темную, бездонную пучину.
— Волны с черным насупленным челом. Они высоко вздымались и широко разевали пасть, желая нас поглотить.
— Должно быть, мы слишком горькие на вкус. Нас в два счета извергли обратно.
— У разума, Гусперо, тоже есть свои океаны. Там свои течения и свои бездны. Ты частенько сообщал мне, что море спокойно и невозмутимо, но мой внутренний взор досягает до высочайших высот и до глубочайших глубин…
Гусперо скорчил перед слепцом гримасу: «Прямо-таки жутчайших высот».
— …Дабы вновь обратить людские мысли к ангелам или дьяволам.
Они немного помолчали, дружно посасывая корицу.
— Я слышал, — сказал Мильтон, — что Бостон очень приличный город.
— Говорят, будто улицы там вымощены булыжником.
— Кто это говорит? — Не дожидаясь ответа, Мильтон продолжал: — Там нет приходов, но есть три отличных церкви, где нас встретят с радостью. Как по-твоему — преподнести им мои новые переводы псалмов?
— Эхо будет щедрым подношением, сэр.
— Я ведь не нуждаюсь ни в представлении, ни в рекомендациях.
— Разумеется, сэр.
— Я вовсе не льщу себе. Лучше быть великим здесь, Гусперо, нежели служить посланцам зл? в Лондоне.
«Габриэль» продолжал следовать своим курсом: толпа пассажиров на правом борту обозревала отвесные береговые скалы, песчаные холмы и дикую растительность; в эту последнюю неделю июня на море опустился туман — и новая суша порой словно бы вздрагивала и исчезала в дымке. Кроме Англии, они ничего не знали: когда берег появлялся снова, казалось, будто из волн возникает заново рожденная их родная страна — безлюдная и незапятнанная, какой она была до тех пор, пока друиды не подчинили ее себе своим волшебством.
— Впереди бухта! — выкрикнул кто-то из матросов, и голос его донесся даже до каюты Мильтона. — Девяносто три морских сажени под килем!
Гусперо взял Мильтона за руку и, положив ему в карман корицу, повел обратно на палубу.
— Глаз у этого юноши на мачте как у циклопа, — заметил он.
— Оставь классические аллюзии. Что ты видишь?
— Белые скалы.
— Как в Дувре. Неудивительно, что наши отцы сочли их своим домом.
— Бухта в форме полумесяца, двумя концами к нам. — Когда корабль приблизился к береговой линии, Гусперо перегнулся через поручень палубы. — Берег крутой, сэр, хотя здесь немало и впадин. Я вижу три реки или потока, которые низвергаются с высоты.
— Это бухта наших надежд! — Джон Мильтон простер руки. — Привет вам, о счастливые поля! — По его лицу пробежала тень, и он приложил палец к щеке. — Что это было?
— Облачко. Оно явилось нас поприветствовать.
— С северо-запада?
— Как будто да.
— Черного цвета?
— Пепельное. Нет, серое, точно маринованная селедка, с пятнами потемнее.
— Тогда не сомневаюсь, что нашему доброму капитану вскоре придется нам кое-что сообщить. Замечаешь, что ветер поднялся снова?
— Вы заметили его раньше меня, сэр. Да, вот он и подул.
— Ветер с той стороны — плохой знак, Гусперо. Это герольд шторма.
— Герольд?
— Предвестник. Посланец. Первый бегун в состязании. Я должен быть твоим не только питателем, но и воспитателем?
— Если я служу вам зрением, сэр, то, конечно же, вы можете услужить мне речью.
— Довольно. Ты чувствуешь, что ветер становится все холоднее? Это завистливый ветер, Гус, обозленный бродяга.
Капитан Фаррел уже отдавал команды; вокруг Мильтона поднялась беготня, заставившая его то и дело поворачиваться в попытке уловить каждый выкрик. Пассажиры сгрудились возле фальшборта: мужчины придерживали шляпы, женщины потуже затягивали кожаные завязки своих капюшонов, так как палуба уходила из — под ног, а снасти начали колотиться о реи. Один из матросов запел старинный куплет о ряби на море, и все, кто его слышал, поняли, что приближается шторм. Но он налетел гораздо стремительнее, чем предполагал даже капитан: с северо — запада пригнало темные тучи, а вслед за ними подул такой сильный холодный ветер, что «Габриэля» снова отнесло в море. Мильтон вцепился в поручни и, обратив лицо к порывам ветра, крикнул юноше: «Вновь мы преданы власти бушующего океана!» — Однако буря его радовала. — «Привяжи меня к поручню. Господь играет нами, словно мальчишка вишневыми косточками. Его азарт вечен!» Гусперо затянул узел на поясе Мильтона и прикрепил веревку к деревянному фальшборту. Его господин, казалось, забыл о страхе и, предавшись восторгу, громко запел под хлещущим дождем:
