Он выговаривал слова как настоящий лондонец — и я, не удержавшись, присвистнул. Мистер Мильтон, все еще сжимавший мне плечо, глубоко втянул в себя воздух: «Как это понимать, мистер Калпеппер? Языком англичан владеет неразумное существо и передает через его посредство человеческий смысл! Какого цвета у него лицо?» — «Рождаются они якобы белыми, сэр, но их матери изготовляют настой из листьев орехового дерева — при умывании им кожа становится светло-коричневой». — «Это действительно так?» — «Хм! — Он издал неприятнейший раздраженный смешок. — У меня есть причины сомневаться на этот счет. Вы позволите привести цитату из книги пророка Иеремии?» — «Разумеется». — «"Может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс — пятна свои? Так и вы можете ли делать доброе, привыкнув делать злое?" По-моему, глава тринадцатая, стих двадцать третий». — «Хорошо, белого они цвета или бурого, каково их происхождение? Впервые закопошились они в иле под влиянием солнечных лучей или как?» — «Одни говорят, будто эти язычники — потомки не то татар, не то скифов. Другие утверждают, будто они отпрыски рассеянных по свету евреев».
Наш господин велел принести два стула и расположился с удобством. Ты же знаешь, как он обожает вести спор и подробно расследовать вопрос. «Но вы же не имеете в виду десять колен, которые Салманассар вывел пленными из их собственной страны?» — «Именно. Мы читаем об этом во Второй книге Царств, сэр». — «Глава семнадцатая? Поразительно, если это правда. И все же, заверяю вас, говорят, что они придерживались языческих обычаев…» — «Еще более поразительно, мистер Мильтон, верование в то, что здешние туземцы происходят от разбитых троянцев. Брут якобы вывел их из Лациума». — «Но этот народ наверняка не смог сохранить с тех древних времен письменности». — «Исчезла, сэр. Вывелась из употребления. Остались одни дикие слова. — Кудесник прочистил горло. — И сами они дикари дикарями. Причем лишенные нравственности».
Хозяин подался вперед с жадностью блохи, вспрыгнувшей на вола: «Объяснитесь подробнее, мистер Калпеппер». — «Среди них царит сплошной разврат. Их поселения — места похоти и распутства. Азартные игры. Продажность женщин. О завтрашнем дне они и не задумываются, сэр. Склонны к лживости и безделью». — «Несомненно, это соответствует их смутному восприятию мира. Если они — всего лишь жалкая кучка бродячих потомков исчезнувшего народа, чего от них ожидать, кроме сломленности и разлада? Поистине, я испытываю жалость к их плачевной страдальческой участи». — «Меня также переполняет сочувствие, сэр, однако ни в коем случае нельзя забывать, что при всем том они сущие дикари — тщеславные и коварные». — «Не пересохла ли в них кровь от избытка солнца и огня?»
«Возможно. — Почтенный богослов придвинул свой стул поближе. — Более того, правление у них в основном монархическое».
Наш господин с шумом перевел дыхание.
«Я мог бы об этом знать. — Он махнул рукой в сторону простиравшихся за нами лесов. — Вижу теперь, что мы в самом деле находимся на краю пустыни, на последней грани неприкрытой духовной порчи». — «О да, совершенно верно». — «Меня повергает в дрожь мысль о низменном семени, порожденном их похотливостью. Как вам удается держать их в подчинении?» — «Лучше всего, сэр, поощрять их каким-нибудь небольшим подарком вроде яблока или печенья. Конечно же, они и понятия не имеют о деньгах. Прошлой зимой Бог повелел им давать нам рыбу почти что даром».
Собеседники развлекали друг друга на манер чипсайдских сплетниц, и я, утомленный лицемерием чудодея, решил завязать разговор с молодым индейцем. «Гусперо», — сказал я, ударив себя в грудь. Потом наставил палец на него и воздел руки вверх, изобразив тем самым живой вопросительный знак. «Маммичис», — ответил он. «Вовсе не Джозеф? — Он покачал головой. — А что же тогда молол здесь этот тупоумный старый святоша?»
Индеец поймал мой взгляд, брошенный на Кудесника Калпеппера: я смотрел на него не с большей дружелюбностью, чем приговоренный к повешению смотрит на петлю. Калсется, он что-то угадал в моих мыслях и свирепо пробормотал: «Мановессас». — «Что ж, приятель, все это очень интересно. Почему бы нам не погулять вместе и не обсудить то да се? Ты не против, если мы что-нибудь разопьем? — Я поднес сложенные руки ко рту, изображая глоток из бокала, чем вызвал у него улыбку. — Мы собираемся поизучать Писание, — сообщил я мистеру Мильтону. — Вы нам позволите?»
Хозяин махнул в мою сторону, не снизойдя даже до кивка, и мы с Джозефом — прошу прощения, Маммичисом — зашагали в сторону леса. По счастью, вышло так, что при себе у меня оказалась фляжка с крепкой настойкой.
— Охотно верю, Гус.
— Спасибо за веру в меня, Кейт. Можно попозже выпить за твое здоровье? Итак, очень скоро мы с Маммичисом беседовали самым дружеским образом. «Дерево», — сказал я, указывая на ствол, к которому мы прислонились. — «Михтук». - «Ветер», — я показал рукой на ветви, качавшиеся на ветру, и надул щеки. «Ваупи». — «Земля», — я ткнул пальцем в травяной покров. «Ауке». - «Слушай, ты замечательный парень».
Джозеф положил руку мне на грудь. «Ваутако - науог. Человек в плаще. Английский человек». — «Да, я ношу плащ. Лондонской зимой нужная вещь». — «Чаукуакок. Люди с ножами. Английские люди. — Он показал в сторону поселения братьев. — Сердца из камня». — «Я знаю. Нрав у этих набожных людей мог бы быть и помягче». — «Они пришли с изнанки мира отобрать наш мир». — «А вот это очень похоже на правду, не так ли? Почему бы нам не выпить еще за их погибель?»
Скоро мы расправились с фляжкой до последней капли и бросились бегом через лес с выкриками «Ура!» и «Эгей!», которым я его обучил. Он мчался стрелой, а меня переполняло счастье — и знаешь, Кейт, в этом диком уголке я чувствовал себя свободным. Помнишь Элеэйзера Лашера? Первого англичанина, которого мы с мистером Мильтоном встретили, когда блуждали? Я ему тогда позавидовал. Я позавидовал его свободе.
— Ты меня спрашивал о нем и раньше, Гус. Он единственный носил медвежью шкуру, как индеец. Я привыкла видеть его каждое утро по понедельникам, когда он приходил меняться товаром. Он приносил меха и мясо, а мы давали ему сыр, молоко и всякое такое. Держался он всегда спокойно. Думаю, он жил один.
— Ты права как всегда, Кейт. Он жил в глубине леса. И я намекнул мистеру Мильтону: вот, дескать, это именно тот человек, который может нам побольше рассказать об индейцах. Наш хозяин проникся к ним глубоким интересом после содержательной беседы с преподобным Калпеппером, поэтому я подошел к Элеэйзеру на рынке.
— В понедельник утром?
— Точно. Он согласился с нами поговорить и, по выражению мистера Мильтона, ознакомить нас с их языческими повадками. И вот на следующее утро он снова привел нас к своей бревенчатой хижине у реки. Конечно, нам пришлось войти в лес, и мистер Мильтон схватил меня за руку, как только почувствовал сомкнувшуюся вокруг него темноту. «Змеи здесь водятся?» — спросил он. «Да». Помнишь голос Элеэйзера — медленный, запинающийся? Я думаю, причиной тому была его борода.
