Другие пиктограммы было не так легко расшифровать. На одной над колесом располагалось нечто овальное, и, рисуя, он понял, что это колесница. Другой рисунок изображал, вероятно, ткань или тунику, а рогатое существо походило на быка. Эти знаки могли быть только словами или буквами, или слогами; еще здесь были точки и короткие линии, которые, насколько мог судить Торнтон, могли оказаться цифрами. Ряд символов повторялся, а некоторые встречались на многих глиняных табличках. Но кто сумеет прервать их молчание, если и писцы, и сам город давно погребены под пылью веков?
Таблички занимали на полу столько места, что Торнтон едва мог пройти. Но ему нравилось спать среди них; нравилось просыпаться утром, и первым делом видеть их. Рисунки, которые он скопировал, теперь висели на бечевке, спускавшейся с грубых деревянных стропил. Он попытался расположить рисунки вертикальными рядами, так, чтобы были видны те же самые знаки или сочетание знаков; он верил в то, что если жить с ними достаточно долго, неразличимые соответствия и ассоциации станут очевидны. Едва проснувшись рассматривая глиняные таблички из постели, он надеялся, что сумеет обнаружить сходство между ними.
Первым впечатлением Торнтона было, что они вообще не имеют отношения к индоевропейским языкам; знаки казались слишком застывшими или, как он определял для себя, "слишком чуждыми". Разумеется, у него не было убедительных доказательств, но такая система письма, возможно, была ближе египтянам или ассирийцам. Это противоречило теории Оберманна, согласно которой жители Трои говорили на древнем варианте греческого, но Торнтон был уверен, что сумеет переубедить его. Истина выше всех предвзятых мнений и выше готовности выдать желаемое за действительное. Но придется долго и серьезно работать, пока он не придет хотя бы к предварительным выводам. Может быть, ему предстоит убедиться в собственной неправоте.
София постучала в дверь, чтобы сказать, что ланч готов; она собиралась уйти, но Торнтон пригласил ее зайти.
— Простите за беспорядок, — сказал он. — Для меня это не беспорядок, но…
— Но женщины с присущей им тягой к аккуратности подумают именно так. Я согласна с вами, мистер Торнтон.
— Нет-нет, ничего подобного. Вообще любому человеку это должно казаться хаосом. — Теперь большая часть табличек располагалась вертикально, а не горизонтально, а соломенный тюфяк Торнтона был покрыт листами бумаги с изображениями пиктограмм. — Я хотел показать вам вот это, миссис Оберманн.
— Вы здесь уже два дня, мистер Торнтон. Вы заслужили право называть меня Софией. Мы в Трое, а не в Лондоне. И, если позволите, я буду звать вас Александром. Договорились?
— Конечно. Да. Я буду очень рад. Я зову Леонида по имени. И чуть было не назвал Лино Пьером. — София всегда судила о людях по тому, как они смеются, а смеющийся Торнтон был очарователен. — Только я не знаю, как он отреагирует. Мне кажется, он старомоден.
— Вы ошибаетесь, Александр. Мсье Лино всегда рассказывает мне о новейших методах исследований.
Он подошел к постели и поднял лист бумаги.
— Я хотел показать вам вот это. Видите эти два изображения в разных рядах? Замечаете сходство между ними?
— Безусловно.
— Что они напоминают вам?
— Вилку для поджаривания хлеба?
— Взгляните еще раз. Кривая линия или крючок наверху. Затем она делится надвое линиями с обеих сторон. Видите? Затем две линии идут вниз. И как раз тут различие.
— В одном изображении линии внизу пересекаются, а в другом расходятся.
— Вы видите? Это человеческая фигура.
— Теперь, когда вы сказали, вижу.
— Так обычно и бывает.
— Голова. Руки. Ноги. Но почему ноги отличаются?
— Фигура со скрещенными ногами — мужчина. А другая — женщина.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Фигура мужчины встречается гораздо чаще, чем фигура женщины.
— Да вы идеалист, Александр. — Ей нравилось называть его по имени. — Не можете представить себе общества, в котором доминируют женщины?
— Боюсь, нам известна лишь легенда об амазонках. Кроме того, я уверен, что скрещенные ноги — знак силы и власти. Возможно, король или вождь сидели на троне, скрестив ноги. И это стало символом мужского пола.
— А женщина открыта. Готова принять.
— Да, — он казался смущенным. — Именно так.
— Мужчина закрыт. Готов ударить.
— Вы увидели больше, чем я, миссис Оберманн. София.
— Да, теперь, когда я это увидела, это так и есть. А что это за символ?
— Он сбивает меня с толку. Похож на стрелу, воткнутую в горизонтальную линию. Но если эту линию посчитать земной поверхностью, то стрела может оказаться злаком, растущим из почвы. Видите, вот это напоминает ячмень, который словно вырастает из какой-то горизонтальной линии. Но это только предположение. — Они склонились над табличкой, так что их головы почти соприкоснулись, и тут послышался голос Оберманна.
— Ланч никого не ждет, мистер Торнтон. — Он появился в дверях. — София, ты задерживаешь нашего гостя.
— Александр рассказывал, к каким выводам пришел. Совершенно захватывающим.
— Мне не терпится услышать о них от Александра. — Оберманн сделал ударение на имени. — Ланч готов.
После еды Оберманн стал вспоминать путешествие в Боснию, предпринятое в поисках древностей три года назад.
— Моим спутником был англичанин. Вы когда- нибудь слышали об Артуре Макензи, мистер Торнтон? — Торнтон покачал головой. — Это первоклассный геолог. Однажды, испытывая жажду после длительной прогулки к югу от Сараева, он попросил воды в первой же деревне, через которую мы проходили. И сразу же, без дальнейших объяснений маленький мальчик отвел нас к источнику на другом конце деревни. Оказалось, что славянское слово, которое соответствует "water" — "вода". Затем мы обнаружили, что английское слово "milk" звучит как "млеко". И это не совпадение, мистер Торнтон. — По какой-то причине Оберманн адресовал свои замечания англичанину, Софии показалось, что в этом кроется вызов.
— Совсем не совпадение, герр Оберманн. Славянин и англичанин имеют общего предка многотысячелетней давности. Я считаю, что наши предки пришли из горных местностей центральной Азии. Мы выросли из одного индоевропейского корня.
— Как и мои троянцы.
— Это сложный вопрос.
— Неважно. Неважно. — Он замахал руками. — Когда я был в Боснии, ко мне часто обращались "брат", или "brother". Вы знаете, почему в них живет этот дух равенства? Простите, что я говорю это, Кадри-бей, — Оберманн обернулся к турку, — но они считают своих турецких господ деспотами. Их объединяет общинный дух.
— Не будем несправедливы, герр Оберманн. Мы причинили меньше беспокойства и страданий, чем Британская империя.
— Не думаю, что мистер Торнтон согласится с вами, Кадри-бей.
