— Отлично. Пусть он подольше не возвращается. Телемак, нам нужна твоя сила. Вы готовы, господа?
Леонид и Лино, Оберманн и Торнтон попытались поднять каменную плиту с каменного ограждения.
— Слишком тяжелая, — сказал Оберманн. — Придется сдвигать ее дюйм за дюймом. София, ты не принесешь мне молоток и клин? Мы должны отделить плиту от скалы.
— Но ведь нужно зафиксировать, как она здесь лежит?
— У вас нет фотоаппарата, мистер Торнтон.
— Я могу зарисовать.
— Тогда рисуйте. У Телемака есть фотоаппарат, но подготовка займет слишком много времени. Разве нет, Телемак?
— Если вы заинтересованы в скорости…
— В высшей степени. Как ни в чем другом.
Торнтон вернулся к себе. Дом устоял, но он предпочел оставить брезентовые мешки с табличками за дверью. Он вернулся с карандашом и блокнотом и стал быстро зарисовывать комнату с каменным ограждением.
София подала Оберманну молоток и клин. Он начал вбивать клин между плитой и камнем, которые были разделены слоем слежавшейся земли. Работа шла быстро и ловко. Оберманн прошел все стороны плиты, в то время как вокруг продолжала кружиться пыль. Казалось, настали сумерки, — огромные стаи птиц закрывали небо.
— Теперь, — сказал он, — мы можем легко сдвинуть плиту. Если мистер Торнтон кончил рисовать, мы будем рады его участию.
— Еще несколько минут, сэр.
— Разве не странно, Лино, что нас больше интересует внешний вид, чем то, что внутри? Коща вы изучаете вазу, она возникает у вас в мозгу. Вы воссоздаете ее. Вы видите ее внутренним взором, такой, какой она когда-то явилась первому владельцу. Ни рисунок, ни фотография не могут это передать.
Торнтон присоединился к ним, и четверо мужчин — по одному на каждый угол плиты — стали сдвигать крышку с углубления в камне. Плита медленно поддавалась, наконец, стала видна внутренность каменной полости. Там находился маленький скелет, лежавшей в позе эмбриона; кости были окрашены красным, рядом с черепом лежала головка нефритового молотка. Софии показалось, что Оберманн глядит на находку скорее с ужасом, чем с удивлением. Торнтон потряс головой и запустил пальцы в волосы.
— Что это? — спросил Лино. — Что вас испугало?
— Это ребенок, — сказал Торнтон. — С его костей сняли плоть, а сами кости напудрили красной охрой.
— Я видел такое раньше. — Оберманн пристально смотрел на маленькие кости. — У древних племен Монголии.
— Это типично для поздних мезолитических погребений. — Торнтон был готов спрыгнуть в небольшое углубление, но удержался; по правилам первым должен был войти Оберманн.
— Мне не нравится такая классификация, мистер Торнтон. Я нахожу ее слишком неточной. Кроме того, что общего у каменного века с этим уровнем Трои?
— Нужно достать скелет, — сказал Лино. — Мы не сумеем изучить его там.
— Невозможно, — ответил Оберманн. — Он слишком хрупок. Может рассыпаться на кусочки или просто в пыль. Кто знает, к чему приведет внезапное воздействие воздуха?
— Тогда нам надо действовать быстро. Дайте руку, мистер Торнтон.
Не дожидаясь разрешения Оберманна, Лино быстро шагнул в углубление и с помощью Торнтона опустился на колени рядом со скелетом. Торнтон стал негромко описывать расположение и позу тела, а Лино пробежал пальцами по красноватым костям. Торнтон заметил наконечник стрелы, лежавший рядом с шеей, под головкой молотка, и что-то прошептал Лино.
Оберманн наблюдал за ними.
— Я как в лихорадке, — проговорил он, — жду, что вы скажете.
— Это мальчик лет восьми-десяти, не больше.
— Кости тонкие. Хорошей формы. Череп имеет овальную форму. Височная область увеличена, в теменной области углубление.
— Вам придется, мсье Лино, перевести это для моей жены.
— Она поймет и так. Мальчик был убит стрелой, попавшей в шею. Наконечник стрелы лежит рядом. Он положен специально. И в верхней части позвоночника есть перелом.
— Это невозможно. — Оберманн говорил очень громко.
— И я должен сказать еще одну вещь. Его плоть была съедена. На костях многочисленные царапины, которые могли быть сделаны только ножом.
— Вдвойне невозможно. Гомер ничего не писал о каннибалах.
— Посмотрите сами, — предложил Торнтон.
— Мне не обязательно смотреть. Это не город смерти.
София смотрела на птиц, которые, казалось, плыли в небе над ними.
— Это город жизни, — сказала она. — Жизнь алчна. Такой ее сотворил Бог. Жизнь должна продолжаться.
Мужчины, поглощенные спором, не обратили на нее внимания.
— Кроме того, — сказал Оберманн, — эти метки могли оставить птицы, питающиеся падалью, когда отрывали куски плоти.
— Они слишком аккуратные. Слишком одинаковые. — Лино постукивал по малоберцовой кости мальчика. — Они сделаны последовательно.
— Ни один из вас не имеет ни малейшего представления об археологии. Я открыл новый мир, а вы хотите омрачить его. Вы хотите, чтобы он пал.
Все подняли головы, встревоженные внезапной переменой ветра. Никакого шума не было, но внезапно раздался мощный толчок. Мужчины инстинктивно вцепились друг в друга, София прижалась к ним, охваченная внезапным ужасом. Они стояли в кружок около маленькой могилы. Толчок продолжался несколько секунд, затем все успокоилось.
— Мы пережили последний толчок, — сказал Оберманн. — Больше ничего не произойдет.
— Взгляните на кости! — воскликнул Леонид.
Кости распадались на глазах, крошась и превращаясь в пыль при контакте с воздухом. Оберманн быстрым движением попытался собрать их, но череп и часть грудной клетки рассыпались у него в руках. Вскрикнув, он шагнул назад, причем Торнтону показалось, что скорее это был победный клич, а не тревожное восклицание.
— Кости исчезли, — прошептала София Лино. — Они рассыпались под воздействием воздуха.
— В этом нет ничего необычного. Я знаю случаи, когда мечи и молоты рассыпались в пыль.
— Словно они не хотели, чтобы их обнаружили.
— Они не хотели продолжать существовать. Их труд был исполнен.
— Ваша каннибальская теория исчезла, мистер Торнтон. — Удовольствие Оберманна было заметно всем. — Все свидетельства исчезли. — Он стряхнул с рук пыль. — Была явлена воля богов.
— Но я видел это, сэр.
— Ваши глаза, возможно, обманулись, мистер Торнтон. Ты видел что-нибудь, Телемак?
Леонид покачал головой.
— София?
— У меня не было возможности, Генрих.
— У меня тоже. — Оберманн переводил взгляд с одного на другого. — Я ничего не видел. Ничего, что могло бы опровергнуть самую знаменитую в мире поэму.
