По глазам Жирарди было видно, что он никогда о нем не слышал.
— Если вы можете хоть чем-то нам помочь, мы были бы весьма благодарны, — добавил Вертен, пытаясь разрядить обстановку.
Жирарди вздохнул:
— Так поговорите с ее приятелем художником. Она должна была в тот вечер ему позировать. Повидайтесь с ним, выясните, что он делал в четверг ночью. Вы сказали, у нее была сломана шея? Хм, этот человек вполне способен проломить кирпичную стену.
— Нет, это просто возмутительно! — взорвался Гросс, когда они вышли на освещенное ярким солнцем бульварное кольцо.
— Вы о чем? — спросил Вертен.
— Да этот зазнавшийся актеришка. Принял меня, видите ли, за какого-то репортера в целлулоидном воротничке. Сам родом из Граца, но не знает, что я самый знаменитый криминалист в мире. Написал учебники, издаю журнал, был советником и высших полицейских чинов, и даже монархов.
— Нервы, — объяснил Вертен. — У него сегодня премьера.
Однако это Гросса не успокоило.
— Учит меня, что делать. «Поговорите с художником». Идиот.
— Кажется, его действительно поразила смерть фрейлейн Ландтауэр.
— Хм…
— Зачем вы отдали ему письма?
— Теперь я бы этого не сделал. Жирарди не заслужил доброго отношения. — Гросс пожал плечами. — Впрочем, эти письма доказывают лишь то, что актеришка плагиатор. Все его любовные излияния — это цитаты из сонетов Шекспира и романтических стихов Лессинга.
[17]
Но фрейлейн Ландтауэр этого не знала. Хорошо еще, если она читала бульварные газеты и низкопробные приключенческие романы в дешевом переплете.
— Они доказывают их связь, — возразил Вертен.
Гросс усмехнулся:
— Для доказательства их романа едва ли нужны эти письма. Если мир узнает об этом, я уверен, герр Жирарди будет счастлив. Для таких, как он, это очень важно. И в «Захере» он ни от кого не таился. В свое время мы, конечно, проверим его алиби, но я не сомневаюсь, что он действительно выпроводил девушку.
— Так куда мы сейчас направляемся? — спросил Вертен.
— Я думаю, у нас достаточно времени перед ужином, — ответил Гросс, — чтобы повидаться с этим доктором-невропатологом, о котором говорил Майндль.
Но доктора Зигмунда Фрейда они дома не застали. Объявление на двери гласило, что в августе в случае крайней необходимости его можно найти в некоем пансионе. Далее следовал адрес в небольшом курортном городке в тридцати километрах от Зальцбурга. Объявление было датировано десятым августа, то есть в ночь, когда была убита Лизель Ландтауэр, Зигмунд Фрейд в Вене отсутствовал.
— Жаль, — сказал Гросс со вздохом. — Я предвкушал интересную беседу. Слышал, что доктор разработал какую-то новую терапию. Называет ее лечение разговором.
Глава пятая
Они ждали Теодора Герцля
[18]
в кафе «Ландман» рядом с Бургтеатром. Место встречи он выбрал сам. Сравнительно недавно это был денди, модный драматург и фельетонист. И вот теперь, написав книгу «Еврейское государство», Герцль стал основоположником сионизма.
Вертен возражал против этой встречи.
— Майндль не советовал нам рассматривать еврейский след.
— С каких это пор Майндль стал для вас авторитетом? — спросил Гросс. — Ведь, насколько мне известно, вы его глубоко презираете.
Криминалист был прав, но в этом вопросе Вертен не мог оставаться беспристрастным. Он думал, что его еврейство надежно похоронено образованием, деньгами и переходом в христианство. Оказалось, что это не так. Его бесило само предположение о еврейском ритуальном убийстве, потому что это были пустые разговоры. Еще ни разу никто не доказал виновности еврея в гибели какого-то христианина, а вот наоборот — сколько угодно. Христиане проливали кровь евреев по всей Европе в течение многих столетий.
Гроссу оказал услугу его бывший студент, теперь редактор газеты «Нойе фрайе прессе», в которой до недавнего времени работал Герцль. Он смог уговорить этого чрезвычайно занятого человека выкроить время для встречи с Гроссом.
Поначалу Вертен вообще не собирался присутствовать при их беседе, но затем любопытство взяло верх. Фамилия Герцль с недавних пор была на слуху у венской общественности. До начала Второго конгресса сионистов в Базеле, куда Герцль пригласил выдающихся личностей со всего мира, оставалось несколько дней. Он рассчитывал, что они помогут ему в разработке плана основания еврейского государства в Палестине или Аргентине. Вертену хотелось узнать, что движет этим человеком. Как он смог чуть ли не за сутки превратиться из ассимилированного австрийца в поборника еврейского государства?
Он узнал Герцля сразу, как тот вошел в кафе. Мужчина не особенно крупный, но представительный. Особенно впечатляла его длинная густая борода библейского патриарха. Герцль коротко посовещался с метрдотелем, герром Отто, и направился к их столу. Гросс и Вертен встали.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы так быстро откликнулись на нашу просьбу, — сказал Гросс, протягивая Герцлю руку. — Я знаю, вы человек занятой. Много пишете, а теперь еще подготовка конгресса. — Он придвинул Герцлю стул из гнутой древесины работы Тонета.
[19]
— Рад познакомиться. — Герцль сел.
Вертена поразило несходство его внешности и голоса. У этого импозантного патриарха, одетого в дорогой серый костюм с голубоватым оттенком, наверняка сшитый в фешенебельном салоне моды «Книце» на знаменитой торговой улице Грабен, голос оказался почти таким же высоким, как у кастрата.
Гросс на это не обратил никакого внимания и сразу перешел к делу. Начал рассказывать Герцлю об убийствах в Пратере.
— Я кое-что об этом читал в газетах, — признался Герцль. — Правда, не очень внимательно. Совершенно нет времени.
Теперь Вертен обнаружил, что его голос хотя и высокий, но имеет недюжинную силу. Герцль произносил слова медленно, как будто был заикой и недавно избавился от этого недуга специальными упражнениями. Это производило своеобразный гипнотический эффект, вынуждая Вертена внимательно прислушиваться к каждому слову.
— Право, не знаю, господа, чем могу помочь в вашем расследовании, — сказал Герцль.
