Вооруженный биноклем Вертен рассматривал лица собравшихся на тротуарах вокруг площади и вдруг увидел доктора Ганса Гросса. Он передал бинокль Климту, и тот сразу побежал, чтобы привести его сюда. Вертен последовал за ним. Они протиснулись через толпу к криминалисту. Он был приятно удивлен, но идти в номер к Марку Твену отказывался. Мол, неудобно без приглашения. Однако Климт буквально потащил его за руку.
Они вернулись к окну вовремя. Уже зазвонили церковные колокола, знаменуя предстоящее прибытие черного катафалка в стиле барокко с телом императрицы Елизаветы. В этот момент колокола зазвонили не только в Вене, но и по всей империи Габсбургов, от Инсбрука на западе до Будапешта и за ним Трансильвании на востоке, от Праги на севере до Сараево на юге.
Под колокольный звон ровно в двенадцать минут пятого на площадь выехала группа всадников в колонну по четыре, расчищая путь для похоронного кортежа. За всадниками появились уланы в золотисто-синих мундирах, за которыми следовала траурная карета, где ехал император и его дочери, Мария Валерия и Гизела. Карету везли шесть коней. Пожилой император вышел из кареты, весь какой-то согнутый, придавленный несчастьем. Да, подумал Вертен, какие только напасти не сваливались на этого человека за его долгую жизнь. Покушение, брак с отчужденной, замкнутой Елизаветой, трагическая смерть брата Максимилиана в Мексике, самоубийство сына, кронпринца Рудольфа.
По слухам, получив весть о гибели Сисси, Франц Иосиф не выдержал и заплакал.
— За что меня Бог карает?
Как только император с дочерьми скрылся в церкви, на площадь выехал катафалк, который везли восемь жеребцов липицианской породы, украшенных черными страусиными перьями. Катафалк окружали всадники в черных одеждах и белых париках, возглавляемые высоким седым сановником в красной мантии рыцаря ордена Золотого Руна. Это был советник Франца Иосифа князь Грюненталь, тот самый могущественный покровитель инспектора Майндля. Его предки служили Габсбургам в течение веков. Грюненталь, наверное, был почти ровесником императора, но выглядел много моложе. Высоко подняв голову, с прямой спиной, он гордо поднимался по церковным ступеням впереди гроба. Там, в соответствии с ритуалом, остановился и постучал в дверь. О том, что сейчас должно произойти, в Австрии знал каждый школьник.
На первый стук монах внутри церкви откликнется:
— Кто там?
— Ее императорское и королевское величество императрица Австрии и Венгрии Елизавета, — ответит Грюненталь.
— Мы ее не знаем, — скажет монах.
И Грюненталь постучит снова.
— Кто там?
— Императрица Елизавета.
— Мы ее не знаем.
Затем после третьего стука и вопроса «Кто там?» Грюненталь наконец скажет:
— Ваша сестра Елизавета. Бедная грешница.
После чего дверь откроется.
Двери церкви закрылись за гробом с телом императрицы, и обстановка в апартаментах Твена разрядилась. Гости начали активно общаться.
Гросс объяснил, что вернулся в Вену, потому что в Черновцах ему пока нечего делать.
— Помещение для моей кафедры еще строится, и занятия начнутся только с весеннего семестра. Адель поехала навестить школьную подругу в Париже, а я вернулся сюда.
— Ну и чудесно, Гросс, — сказал Вертен. — Побудете некоторое время в Вене. Можете остановиться у меня. В моей квартире есть свободная спальня.
— Спасибо, Вертен. Вы добрая душа. — Гросс выглядел растроганным. — А в Черновцах, поверьте, я чуть не пропал от скуки.
Климт взял Гросса под руку, собираясь представить Твену. Но оказалось, что они знакомы, правда, по переписке. Несколько лет назад Твен консультировался с Гроссом, когда писал свою книгу «Том Сойер, сыщик». Они сразу завели оживленный разговор, несмотря на трудности Твена с немецким языком. Впрочем, он мог говорить и на английском. Его почти все понимали.
Когда церемония похорон закончилась и колокола зазвонили в последний раз, гостям подали херес. Спустя полчаса они начали постепенно расходиться. Вот тут Твен произнес странную фразу:
— Не тот человек сидит в швейцарской тюрьме. А может, тот, да не за то. Ох уж эти венгры. Вначале Рудольф, а теперь вот его мамаша.
Гросс принял приглашение Вертена занять просторную комнату в задней части квартиры. И вечером они устроились за столом перед блюдом с великолепно приготовленной фрау Блачки тушеной говядиной с картошкой в сопровождении охлажденного белого вина. К ужину пришла Берта. Она сидела за столом напротив Вертена.
— Что Твен имел в виду? — спросил Вертен.
Криминалист положил себе в тарелку хрена, театральным жестом предложил Берте и только потом ответил:
— Твен литератор, а стало быть, выдумщик. Об этом не надо забывать.
— Вы хотите сказать, что он постоянно фантазирует? — спросила Берта с улыбкой.
— Может, не совсем фантазирует. Но чересчур буквально воспринимает небылицы, распространяемые венгерскими аристократами. Они, конечно, никогда не перестанут твердить о независимости, как будто мадьяры единственное в империи национальное меньшинство, находящееся в таком положении.
— Значит, вы не сторонник австро-венгерской монархии, — сказала Берта, бросая на Вертена заговорщицкий взгляд. Он ей уже много порассказал об этом знаменитом криминалисте.
— Вы попали в точку, сударыня, — пробубнил Гросс. — Политика Франца Иосифа приведет страну к краху. Через два десятилетия вы Австрию не узнаете. А что касается нашего друга Твена, то он лишь повторяет то, что уже давно твердят мадьяры: девять лет назад кронпринц Рудольф не покончил с собой, а пал жертвой заговора придворных, которым не нравились его либеральные промадьярские взгляды. Я полагаю, теперь то же самое будут говорить и о смерти его несчастной матери, которая также имела склонность романтизировать мадьяров.
— Интригующая версия, — сказал Вертен, подмигивая Берте.
— Чепуха. — Гросс отрезал кусочек говядины, поддел вилкой и отправил в рот, запив вином. — Этот человек в Швейцарии признался в совершении преступления. Так что наша императрица скорее всего пала жертвой дилетанта, выдающего себя за анархиста. Думаю, он случайно натолкнулся на Елизавету на набережной Женевского озера. У него при себе даже не было нормального оружия, всего лишь дешевая заточка из напильника. — Гросс пристально посмотрел сначала на Вертена, затем на Берту. — Нет, друзья, боюсь, что здесь мы имеем дело не с какой-то хитрой интригой, а с вульгарной и очень грустной комедией.
Глава двенадцатая
Безделье Гросс переносил болезненно. Вертен об этом знал и раньше, но теперь, когда они жили под одной крышей, мог наблюдать с близкого расстояния.
В понедельник, следующий за похоронами императрицы, Гросс посетил свой любимый зал Брейгеля в Музее истории искусств. Вертен провел весь день в своем офисе. Днем они вместе пообедали, а вечером сходили в Бургтеатр посмотреть Жирарди в сатирической комедии Иоганна Нестроя
[37]
«Злой дух бродяга Лумпаци и бесшабашная троица». Жирарди исполнил свою роль с присущим ему блеском, но Гросс, кажется, остался к его игре равнодушен.
