Однако как только были оговорены предварительные меры, оба оказались в совершенном тупике, как же наилучшим образом действовать далее.
— Перечень врагов Малера может оказаться весьма обширным, — предположил Гросс. — Я слышал, что он чрезвычайно требовательный руководитель. Необузданное стремление к совершенству. Смею думать, что такой человек пришелся не по вкусу некоторым венцам.
Гросс имел в виду венский, если даже не общеавстрийский, обычай халтурить, выполняя свою работу либо спустя рукава, либо неряшливо. Малер требовал от певца большего, нежели простое исполнение; он настаивал на том, чтобы артисты выкладывались по полной, в противном случае им предлагалось подыскать себе ангажемент в ином месте. Вертен считал, что в Придворной опере было множество тех, кого неистребимая страсть Малера к совершенству задела за больное место, но в то же самое время он не спешил ободрять Гросса ответом. Он знал, куда клонит криминалист со своими рассуждениями.
— Для начала нам следует составить список подозреваемых, — заявил Гросс, тем самым подтверждая подозрения Вертена. — Я испытываю весьма сильные сомнения по поводу того, что мы получим поддержку от дирекции оперы. В конце концов, их задачей является убедить общество в том, что в Придворной опере дела обстоят просто превосходно.
Гросс с минуту подождал ответа, но, не получив его, беззаботно продолжал:
— Нет, то, что нам требуется, так это побольше хороших старомодных сплетен от кого-то, кто ведает, где собака зарыта. Возможно, от какого-нибудь журналиста.
Гросс произнес слово «журналист» с таким отвращением, что Вертен не смог сдержать улыбку. На самом деле Вертен знал чрезвычайно подходящего человека на роль информатора, молодого писателя Карла Крауса, ибо он познакомился с ним, когда отдавал один из своих коротких рассказов в литературный журнал. Невзирая на свою молодость (ему было всего двадцать пять лет), Краус уже играл видную роль на литературной сцене Вены, сотрудничая с редакциями нескольких таких журналов. Первоначально присоединившись к литературному движению «Молодая Вена»,
[36]
в котором участвовали такие деятели, как писатель и критик Герман Бар, обутый в сандалии бродяга Петер Альтенберг, Рихард Беер-Хоффманн, Гуго фон Гофмансталь
[37]
и Феликс Зальтен,
[38]
Краус решительно порвал с этими людьми, сочинив язвительную сатиру на снос их любимой кофейни. Он также набросился на вождя сионистов Теодора Герцля
[39]
в другой сатирической статье, осуждая подобные сепаратистские взгляды. Как и Вертен, Краус был евреем, свято верившим в ассимиляцию.
В начале этого года Краус затеял издание собственного журнала «Факел», содержание которого он писал практически один, нападая на габсбургское лицемерие и коррупцию и высмеивая различные течения, начиная с психоанализа и кончая германским национализмом. Краус наверняка знал, где, по меткому выражению Гросса, собака зарыта. И более того, он был сторонником Малера, аплодируя его работе в Придворной опере по «очистке авгиевых конюшен», как он высказался в одной статье.
Но это могло подождать. Прежде всего Вертену требовалось доказать свою точку зрения, причем сделать это убедительно.
— Я считаю, Гросс, что здесь наши мнения расходятся. Вы можете стараться найти злоумышленника или злоумышленников, остановив, таким образом, дальнейшие покушения на жизнь Малера. То есть «вылечить» заболевание. Однако я вижу иной выбор — предупреждение.
— Вы ведь не предлагаете телохранителя, не так ли, Вертен? — удивился Гросс.
— Карл, Малер никогда не смирится с этим, — встревожилась Берта.
Вертен постучал пальцем по носу.
— Он и не узнает об этом. Унция предупреждения ежедневно стоит фунта лечения.
— И кого же вы предлагаете для этой роли? — осведомился Гросс. — Уж явно не себя самого.
Вертен покачал головой.
— Надеюсь, и ни одного из головорезов Климта. — Гросс имел в виду нескольких криминальных личностей, с которыми водил знакомство Климт. В прошлом именно Климт определил этих людей в телохранители Вертену и Гроссу, когда стало ясно, что их работа по защите Климта ставит под угрозу их собственные жизни.
Вертен ничего не ответил на предположение Гросса.
Берта тихо рассмеялась:
— Карл, ты неисправим. Ты уже нанял этих людей?
— Эта мысль посетила меня только прошлой ночью. У меня едва ли было время осуществить ее.
— Однако же ты имеешь такое намерение? — спросила жена.
— Тогда мы опять в тупике, — возразил Гросс. — Вы предлагаете одно направление действий, я — другое.
— А по какой причине мы не можем продвигаться в обоих направлениях одновременно? — рассудительно спросила Берта.
Вертен, все еще уязвленный тем, что Гросс умудрился пристроиться к расследованию, не испытывал в данный момент склонности к рассудительности, тем не менее было достигнуто временное перемирие.
Позже вечером Вертену удалось связаться с Климтом, который, в свою очередь, постарался свести его с двумя субъектами, оказавшими им помощь годом ранее. Их звали господин Прокоп и господин Майер, и Вертен имел с ними скорую и довольно-таки законспирированную встречу в их любимом кабачке — точнее, винном баре, рядом с Маргаретен Гюртель, под путями новой городской железной дороги. Вертен был отнюдь не карликом, однако же чувствовал себя пигмеем среди дюжих верзил, толпившихся у бара, резавшихся в карты и гоготавших, выслушивая рассказы о проломленных черепах и краденых лошадях. Прокоп и Майер были всё такими же здоровяками и имели такой же угрожающий вид, как помнилось Вертену по прошлым встречам, но даже они выглядели смиренными монахами по сравнению с некоторыми из прочих отчаянных головорезов в котелках, собравшихся здесь.
Со времени их последней встречи Прокоп лишился одного зуба; на мизинце левой руки Майера красовался запачканный бинт, похоже, что там недоставало последней фаланги. Прокоп, который в основном вел разговор, в противоположность своей внешности борца обладал голосом мальчика-хориста. Их беседа постоянно заглушалась стуком колес над головой. Каждый раз, когда проносился состав, стаканы с вином начинали танцевать на выщербленном столе. Попробовав вино, Вертен оставил свой стакан приплясывать на столе.
