Вертен вернется в Вену, расцелует жену и признается ей в том, как он любит ее, заберет завещание и поспешит обратно к своему подопечному. Сейчас не то время, чтобы ослаблять бдительность.
— У вас такой вид, как будто вы запутались в своих мыслях, адвокат Вертен, — заметила Жюстина.
— Нисколько, — ответил тот. — Я знаю свой путь.
Глава седьмая
Служебные помещения ведомства Альфреда, князя Монтенуово, располагались во дворце Хофбург,
[56]
наискосок от императорской канцелярии, где находились покои самого Франца-Иосифа. Гросс бросил взгляд сквозь кружевные занавеси, закрывающие окна высотой от пола до потолка, на габсбургского орла, вышитого в центре полупрозрачного тюля, и его пробрала дрожь. Последнее расследование привело его с Вертеном к самым вратам императорской власти; он не испытывал чрезмерного удовольствия от того, что вновь так приблизился к этой цитадели власти.
Официально Монтенуово, внук императрицы Марии-Луизы,
[57]
второй жены Наполеона Бонапарта, был гофмейстером при действующем обер-гофмейстере двора, князе Рудольфе Лихтенштейне. Однако Лихтенштейн проявлял больший интерес к лошадям, нежели к певцам, и основные заботы по управлению Придворной оперой легли на весьма неширокие плечи гофмейстера, князя Монтенуово.
Внезапно позади Гросса открылась потайная дверь в стене, заставленной полками с книгами, и в комнате весьма эффектно появился Монтенуово в полувоенном синем мундире с шитьем и шпагой на боку, подвешенной на широкой красной перевязи, протянутой с правого плеча к левому бедру.
Монтенуово был невысоким человеком, обладавшим огромной властью и державшимся с королевским достоинством, ибо был взращен под сенью короны. Он славился своим несгибаемым упрямством и безраздельной, доходящей до крайности, преданностью традициям империи Габсбургов, которой он был обязан всем, включая титул. Ходили упорные слухи, что после ухода в отставку или смерти Лихтенштейна именно Монтенуово станет новым обер-гофмейстером, ответственным за доступ к императору, содержание королевских библиотек и музеев, поиск подходящих брачных партнеров для молодых Габсбургов, за все в ведении императорского хозяйства, от коневодства до управления придворными театрами, включая венскую оперу.
Сведения, полученные от Крауса, оказались полезными. Этот, по остроумному выражению журналиста, малорослый инспектор циркового манежа
[58]
являлся преданным сторонником Малера. По убеждению Крауса, князь верил не только в гений композитора, но и в присущую ему честность и прямоту. Малер уже успешно получал аудиенции через голову вице-интенданта Ляйтнера по некоторым вопросам бюджета и штата театра.
Итак, желая обзавестись легитимной поддержкой, Гросс решил этим утром посетить Монтенуово. Он подумал, что приспело время просветить князя о его и Вертена заботах, связанных с Малером.
Пока Монтенуово направлялся к своему письменному столу из розового дерева, Гросс встал.
— Нет, прошу вас, господин Гросс, сидите. Вы не в присутствии императорской особы.
Его голос был удивительно низким и мужественным для такого малорослого человека. Коротко остриженные волосы и борода подчеркивали его внушительный вид; он сел с осторожностью, как человек, привыкший к тому, что ему пододвигают стул.
— Мы рады наконец-то встретиться с великим криминалистом.
Использование королевского «мы» не прошло незамеченным для Гросса.
— С вашей стороны было чрезвычайно любезно уделить мне время при подаче моего прошения с таким кратковременным предварением.
— Чепуха. Ваша прекрасная работа в Черновцах не осталась незамеченной.
Однако же никакого упоминания о его хорошей работе в Вене в прошлом году, отметил про себя Гросс. Никаких громких аплодисментов по поводу разоблачения им и Вертеном гнусного преступления в высших кругах.
Гросс просто кивнул.
— Чем я могу быть полезен? — Монтенуово сложил перед собой на массивном письменном столе свои хорошо ухоженные руки.
— Я счел своим долгом поставить в известность вас, ваше высокопревосходительство, о расследовании, которое я и мой помощник проводим в Придворной опере.
— Это, должно быть, адвокат Вертен, не так ли?
Что говорили критики о Монтенуово? Он вездесущ. Что-то вроде этого, подумал Гросс. И Монтенуово своим поведением лишь подтверждал их правоту. Его око оказалось всевидящим и всезнающим по поводу всего того, что было связано со двором.
— Да. Адвокат Вертен, — подтвердил Гросс.
Выражение напускной сердечности лица Монтенуово не изменилось, когда он заговорил:
— И какого же рода это расследование, доктор Гросс?
— Нас нанял господин Малер.
Это сообщение пробудило на лице князя некоторое подобие оживления.
— Наш высокоуважаемый директор. Не собираетесь ли вы сказать мне, что придаете значение этой череде разрозненных несчастных случаев, свидетелями которых мы стали за последнее время?
— С моей точки зрения, князь, они являются не такими уж разрозненными и не такими уж случайными.
— Вы считаете, что Малеру угрожает настоящая опасность? — Он попытался сохранить безразличное выражение лица, но когда его руки судорожно сжались, то костяшки на них побелели.
Гросс ввел князя в курс своего расследования, дав тщательный обзор несчастных случаев и незначительного продвижения в расследовании с тех пор, как Малер нанял их, включая убийство Фридриха Гюнтера и вероятность того, что этот человек оказался свидетелем убийства певицы Каспар.
Вскрытие тела господина Гюнтера, бывшего служащего оркестра Придворной оперы, не привнесло ничего нового. Сыскной инспектор Дрекслер известил Гросса, что, как и предполагалось на месте преступления, гортань музыканта была раздавлена чьими-то руками. Действительно, тот факт, что Гюнтер был задушен неизвестным злодеем и затем повешен с целью маскировки под самоубийство, был неоспорим. Смерть наступила приблизительно за десять часов до обнаружения тела, а это означало, что скрипач был убит вскоре после возвращения не только с закрытия сезона в Придворной опере, но и своего участия в спектакле, оказавшегося последним для него. Сыскной инспектор Дрекслер и его люди опросили других жильцов и соседей, но ни один не заметил никаких странных пришельцев или передвижений. На настоящее время полицейское расследование зашло в полный тупик.
