Сегодня вход был заперт, как тому и надлежало быть.
Гросс и он, как и было договорено, встретились за обедом. Внезапное введение госпожой Блачки здорового питания изгнало Гросса из-за стола; Вертен был рад присоединиться к нему сегодня в ресторанчике «У красного ежа» на Вильдпретмаркт. Это заведение слыло любимым местом Брамса, и на то были все основания: тут подавали, возможно, лучшую недорогую еду в Вене, основательные блюда из мяса и картофеля, то есть то, чего сейчас так недоставало за столом у Вертена. Был прекрасный день умеренной солнечной погоды, так что Вертен поискал Гросса в саду, но тот уселся в заднем зале заведения, большом темном помещении с бочкообразными сводами, где едоки-рабочие часто собирались за общими столами.
[84]
Гросс потребовал один из таких столов исключительно для себя и Вертена.
— Именно здесь предпочитал столоваться Брамс, — объяснил Гросс, когда Вертен присоединился к нему.
Гросс продолжил отдавать дань уважения Брамсу тем, что заказал к обеду венгерское токайское, вино, которым наслаждался неприветливый старый композитор. Вертен тем временем обеспечил себе четвертинку терпкого «Нуссбергера» из виноградников Кремса. Оба заказали от души, как будто праздновали возможность полакомиться по-человечески. Для Гросса это означало деревянную тарелку с горой сосисок и кислой капусты, а для Вертена изобилие было представлено вареной говядиной
[85]
со свеженатертым хреном. Этим блюдам предшествовал суп с печеночными фрикадельками, а в завершение подали две тарелки яблочного штруделя с чешуйчатой золотистой корочкой.
За едой они говорили мало. Гросс, обычно словоохотливый в любое время, теперь, с трудом смиряясь со скудостью стола госпожи Блачки, берег все звуки только для чувственных стонов восторга при первом куске от каждого нового блюда.
— Это требует кофе, — выдавил из себя Гросс, покончив с остатками своего штруделя.
Они сидели за чашечками мокко, и Вертен делился своими приключениями этим утром у Цемлинского. Гросс внимательно слушал, а когда тот закончил, кивнул своей большой головой:
— Так что, наш убийца переходит на другую игру? Малер оказался ему не по зубам. Вместо него он выбрал этого Цемлинского. Что он, как композитор действительно уровня Брамса и Штрауса?
Вертен пожал плечами.
— Краус склонен думать, что да. Он как-то говорил об этом человеке, еще до того как все это началось. К тому же Цемлинского назначили музыкальным директором «Карлтеатра».
— Не самая престижная должность.
— Нет, — согласился Вертен, — но ему еще нет и тридцати. Производит довольно сильное впечатление. Брамс считал, что у него есть талант. Одна из его опер выиграла Премию принца Луитпольда в Мюнхене, если не ошибаюсь.
Гросс снисходительно хмыкнул носом, чтобы показать, какого он невысокого мнения о вкусах немцев в музыке.
— Надо полагать, что теперь наш путь лежит в «Карлтеатр», — промолвил он.
Вертен был удивлен. Он думал, что Гросс будет окрылен этим последним развитием событий. Но тот казался совершенно обескураженным появлением другой возможной жертвы; Вертен чувствовал себя точно так же. Это новое направление действительно уводило их неизвестно куда или предваряло слишком много других дорог.
— Другая группа подозреваемых. Опять опросы. Иногда мне кажется, что мы погружаемся в трясину с этим расследованием.
— Я могу заняться «Карлтеатром», — скрепя сердце предложил Вертен.
— Это не проблема — заниматься чем-то, — вскипел Гросс, вдруг выйдя из себя. — Конечно, мы можем заняться этим новым направлением. Но у нас нет никакого продвижения вперед, когда мы в спешке перескакиваем с одного направления на другое в поисках нового подозреваемого, нового опроса. Вероятно, мы слишком усложняем все.
Вертен думал то же самое, но не мог так просто согласиться с криминалистом, предварительно немного не поморочив ему голову.
— Вы когда-то проявляли такой энтузиазм по поводу возможного убийцы-маньяка, охотящегося за выдающимися венскими композиторами, — напомнил он ему. — Нечто более существенное, чем простое нападение на Малера.
— Прошу вас не смешивать одно с другим. Вы даже не позаботились поинтересоваться, как я провел утро.
— Хорошо. Как вы провели свое утро?
— У видного хирурга, ученика самого великого Бильрота,
[86]
жалуясь на проблемы с печенью в надежде, что мне диагностируют рак печени.
У Вертена на мгновение мелькнула мысль, что у Гросса помутился разум от недостатка сытной пищи. Затем он быстро сообразил, в чем дело.
— Вы имеете в виду Брамса?
— Именно. И я узнал, что невозможно симулировать симптомы рака печени. Вдобавок к тому перед тем, как Брамса погребли на Центральном кладбище, в роще музыкантов, было проведено краткое вскрытие. Достоверно, что он скончался от рака, а не от какого-то экзотического яда.
— А Брукнер? Штраус?
Гросс воздел руки к небу:
— Там будет видно.
— Что же вы тогда предлагаете?
Гросс выждал с минуту, набрал воздуха в легкие и изрек:
— Упрощение.
Желание Гросса к упрощению усилилось к тому времени, когда они возвратились в контору Вертена.
Когда они вошли, их приветствовал Тор.
— Адвокат, звонила ваша супруга. Она сказала, что это срочно.
Внезапная паника овладела Вертеном в опасении наихудшего, связанного с ее беременностью.
Гросс уловил изменившийся цвет его лица.
— Не усложняйте, Вертен. Это может означать что угодно.
В своем кабинете Вертен поспешно схватил трубку и назвал телефонистке свой домашний номер. Пока барышня соединяла их, ему показалось, что прошла вечность. Наконец он услышал звонки на другом конце линии. Один, два, три.
Госпожа Блачки наверняка стояла там в страхе, трепеща от ужаса при мысли, что это хитроумное изобретение может ударить ее электрическим током, а Берта тем временем лежала где-то без сознания или в еще худшем состоянии.
Трубку подняли на пятом звонке.
— Квартира Вертен — Майснер.
Это был голос Берты.
— С тобой все в порядке?
— Да, дорогой. Извини, что обеспокоила тебя, — прозвучало в трубке. — Дело не во мне.
