Все в Проекте Разгром хотят знать — что дальше?
К чему мы идем?
На что равняться?
На Пэйпер-Стрит мы с Марлой гуляем ночью по саду, босиком, с
каждым шагом поднимая волны ароматов шалфея, лимона с вербеной и розы с
геранью. Черные рубашки и черные штаны толкутся вокруг нас со свечками,
поднимая листья растений, чтобы убить улитку или слизня. Марла спрашивает —
«Что здесь происходит?».
Пучки волос покрывают грязевые кучи. Волосы и дерьмо.
Костяная подкормка и кровавая подкормка. Растения вырастают быстрее, чем
обезьяны-космонавты успевают их срезать.
Марла спрашивает:
— Что вы будете делать?
«В смысле?»
В грязи светится золотое пятнышко, и я приседаю, чтобы
рассмотреть его поближе. «Что будет потом — я не знаю», — говорю я Марле.
Похоже, нас обоих бросили.
Боковым зрением я вижу, как обезьяны-космонавты расхаживают
вокруг в черном, каждый сгорбился со свечой. Маленькое пятнышко, блестящее
золотом — это зуб в золотой коронке. Рядом на поверхности виднеются еще два
зуба, в коронках из амальгамы серебра. Это челюстная кость.
Я говорю — «Нет, я не могу сказать, что будет дальше». И
утаптываю один, два, три зуба в грязь, волосы, дерьмо, кость и кровь, где Марла
их не рассмотрит.
Глава 18
Вечером в эту пятницу я заснул за столом на работе.
Когда я проснулся, с лицом, уткнувшимся в скрещенные руки на
крышке стола, звонил телефон, и все уже ушли. В моем сне тоже был звонок
телефона, поэтому было не совсем ясно, проскользнула ли действительность в мой
сон, или же мой сон наложился на действительность.
Я принимаю звонок, — «Согласование и ответственность».
Так называется мой отдел. Согласования и ответственности.
Солнце садилось, и грозовые кучевые облака, размером с
Вайоминг и Японию, шли в нашу сторону. Не то чтобы у моего рабочего места есть
окно. Все наружные стены, от пола до потолка, из стекла. Везде, где я
работаю, — стекло от пола до потолка. Везде вертикальные шторы. Везде
серый промышленный низковорсный ковер с маленькими надгробными памятничками в
местах, где к сети подключаются компьютеры. Везде лабиринты перегородок,
замкнутые простенками из фанеры с обивкой.
Где-то мычит вакуумный пылесос.
Мой босс уехал в отпуск. Он прислал мне е-мэйл и исчез. Мне
нужно приготовиться к официальной проверке в течение двух недель. Подготовить
комнату для совещаний. Выстроить всех утят в ряд. Дописать отчет. Вроде того.
Они строят против меня дело.
Я — Полная Со Стороны Джека Невозмутимость.
У меня слишком мало привязанности.
Я поднимаю трубку, и это Тайлер; он говорит:
— Выходи, внизу на стоянке тебя ждут несколько парней.
Я спрашиваю — «Кто они?»
— Они ждут, — отвечает Тайлер.
Мои руки пахнут бензином.
Тайлер продолжает:
— В дорогу. У них машина. Кадиллак.
Я все еще сплю.
Сейчас я не уверен — не снится ли мне Тайлер.
Или я снюсь Тайлеру.
Я принюхиваюсь к запаху бензина на моих руках. Вокруг
никого, и я встаю и спускаюсь на стоянку.
В бойцовском клубе один парень работает по машинам, и он
припарковал в ячейке чей-то черный «корниш», а мне остается только смотреть на
эту машину, всю в черном и золотом, — этот огромный портсигар, готовый
отвезти меня куда-нибудь. Тот парень-механик, выходя из машины, говорит мне,
что можно не беспокоиться, он поменял номера с другой машиной, на долгосрочной
стоянке в аэропорту.
Наш механик из бойцовского клуба утверждает, что может
завести что угодно. Выпутываешь два провода из цилиндра зажигания. Соединив
провода друг с другом, замыкаешь цепь катушки стартера, — и машина готова
для прогулки.
Либо так, либо можно вытащить ключевой код из сети
поставщика.
Три обезьяны-космонавта сидят на заднем сиденье в черных
рубашках и черных брюках. «Не вижу зла». «Не слышу зла». «Не говорю зла»
[7]
.
Я спрашиваю — «Так где Тайлер?»
Механик бойцовского клуба держит дверь Кадиллака открытой
для меня в стиле личного шофера. Механик высок и костляв, его плечи напоминают
перекладину телеграфного столба.
Я спрашиваю — «Мы едем повидать Тайлера?» Посередине
переднего сиденья меня ждет праздничный торт со свечками, — хоть сейчас
зажигай.
Даже после недели бойцовского клуба запросто водишь машину
на предельно допустимых скоростях. Может быть, ты перенес мрачное дерьмо,
внутренние травмы за последние два дня, — но ты невероятно спокоен. Другие
машины тебя сторонятся. Машины виляют. Другие водители тыкают тебе средний
палец. Совершенно незнакомые люди ненавидят тебя. Все равно не испытываешь
абсолютно ничего личного. После бойцовского клуба ты настолько спокоен, что
просто не можешь волноваться. Даже не включаешь радио. Может быть, в твоих
ребрах появляются тоненькие трещинки при каждом твоем вдохе. Машины впереди нас
мигают огнями. Солнце садится, в оранжевых и золотых тонах.
Механик сидит за рулем. Между нами на сиденье стоит
праздничный торт.
Жутковатая хрень — смотреть на ребят вроде нашего механика в
бойцовском клубе. Поджарые ребята, никогда не трусят. Они дерутся, пока не
превратятся в отбивную. Белые ребята — как скелеты в воске с татуировками,
черные — как сушеное мясо; такие парни всегда держатся вместе, их несложно
представить собранием «Анонимных наркоманов». Они никогда не говорят «стоп».
Они будто чистая энергия, дергаются так быстро, что мутнеют по контуру, —
такие ребята как будто выздоравливают от чего-то. Будто единственный выбор, оставленный
им — это способ, которым они умрут, — а они хотят умереть в драке.
Таким парням приходится драться друг с другом.
Никто больше не вызовет их на бой, и никого не могут вызвать
они, — кроме такого же дерганого и костлявого, — сплошные кости и бешеная
скорость, — ведь никто не в состоянии драться с ними.
Парни из публики даже не кричат, когда ребята вроде нашего
механика выходят один на один.
Слышно лишь то, как бойцы дышат сквозь зубы, резко ударяются
руки в блоках, свист и тяжелый звук удара, когда кулаки молотят по худой пустой
груди в резком клинче. Видны сухожилия, мышцы и вены под кожей этих скачущих
ребят. Их кожа блестит, потная и узловатая, в пятне света.
