Мои руки и лицо в чем-то липком.
Кровь?
Сливочный крем.
Механик смотрит вниз:
— С Днем рожденья.
Я чувствую запах дыма и вспоминаю именинный торт.
— Я чуть не сломал руль вашей головой, — говорит
он.
И ничего кроме, — лишь ночной воздух и запах дыма, и
звезды, и механик, улыбающийся и ведущий машину, моя голова в его руке, —
и внезапно мне совсем не хочется вставать.
«Где торт?»
Механик отвечает:
— На полу.
Только ночной воздух и усиливающийся запах дыма.
Я загадал желание?
Вверху надо мной, очерченное звездным небом за стеклом,
улыбающееся лицо.
— Эти праздничные свечи, — говорит он. —
Такого типа, что никогда не гаснут.
В свете звезд мои глаза приспосабливаются настолько, что я
могу рассмотреть, как поднимается дымок от маленьких огоньков, разбросанных
вокруг нас по коврику.
Глава 19
Механик бойцовского клуба жмет на газ, буйствуя за рулем в
своей тихой манере, и сегодня ночью мы все еще должны сделать что-то важное.
Одна из вещей, которым мне нужно научиться перед
наступлением конца цивилизации, — это смотреть на звезды и говорить, к
чему я иду. Вокруг тихо, будто Кадиллак едет сквозь открытый космос. Мы,
наверное, съехали с хайвэя. Трое парней на заднем сиденье отключились или
уснули.
— Вы побывали на волосок от жизни, — говорит
механик.
Он снимает одну руку с рулевого колеса и касается длинного
рубца, вспухшего на моем лбу от удара о руль. Мой лоб опух настолько, что
нависает над моими глазами, и он проводит кончиком холодного пальца вдоль по
всей длине вздутия. «Корниш» попадает в ухаб, и боль будто вспухает меня над
глазами, как тень от полей шляпы, опоясывающая лоб. Наш смятый капот скрипит,
бампер лает и визжит в тишине, окружающей нас, несущихся по ночной дороге.
Механик рассказывает, что задний бампер «корниша» болтается
на креплениях, и как его почти полностью оторвало при столкновении с краем
переднего бампера грузовика.
Я спрашиваю — это сегодняшней ночью его домашнее задание по
Проекту Разгром?
— Частично, — отвечает он. — Еще мне нужно
было сделать четыре человеческих жертвоприношения и погрузить жир.
«Жир?»
— Жир для мыла.
«Что планирует Тайлер?»
Механик начинает рассказывать, и его слова — один в один
слова Тайлера Дердена.
— Я вижу сильнейших и умнейших людей из всех, живших
когда-либо, — говорит он, и его лицо обрамлено светом звезд из окна
водителя. — И эти люди заправляют машины бензином и обслуживают столики.
Силуэт его лба, его бровей, спуск его носа, пластичный
профиль его рта, шевелящиеся губы, — все это очерчено черным посреди
звездного света.
— Если бы мы могли поместить этих людей в тренировочные
лагеря и завершить их развитие.
— Все, что делает пистолет — это фокусирует взрыв в
одном направлении.
— Получаем класс молодых сильных мужчин и женщин,
которые хотят посвятить чему-то свои жизни. Реклама навязывает этим людям
погоню за машинами и тряпками, которые им не нужны. Поколения работают в
дерьме, чтобы купить дерьмо, им не нужное.
— В нашем поколении у нас нет ни великой войны, ни
великой депрессии, но все равно, у нас есть великая духовная война. У нас есть
великий переворот против культуры. Наша депрессия — наша жизнь. Наша депрессия
духовна.
— Мы должны показать этим мужчинам и женщинам свободу,
порабощая их, и показать им смелость, запугивая их.
— Наполеон хвалился, что может выучить людей жертвовать
жизнью ради обрывка ленты.
— Представьте, как мы объявим забастовку, и никто не
станет работать, пока мы не перераспределим мировые ценности.
— Представьте, как охотитесь на лосей в пропитанных
влагой лесах, окружающих руины Рокфеллер-Центра.
— То, что вы сказали насчет своей работы, —
говорит механик. — Вы в самом деле хотите?
«Да, в самом деле».
— Поэтому сегодня ночью мы и в пути, — отвечает
он.
Мы отряд охотников, и мы охотимся за жиром.
Мы едем на свалку медицинских отходов.
Мы едем на станцию уничтожения медицинских отходов, и там,
среди выброшенных хирургических простыней и бинтов, удаленных опухолей
десятилетней давности, капельниц и отработанных иголок, — жуткие вещи,
действительно жуткие вещи, — среди образцов крови и ампутированных
интимных кусочков, — мы найдем больше денег, чем смогли бы вытащить за
одну ночь, даже если бы прибыли на грузовике с цистерной.
Мы найдем денег достаточно, чтобы загрузить этот «корниш»
сверху до пола.
— Жир, — говорит механик. — Липосакционный
жир, откачанный из богатейших бедер в Америке. Из богатейших, жирнейших задниц
в мире.
Наша цель — большие красные пакеты липосакционного жира,
которые мы отвезем обратно на Пэйпер-Стрит, растопим и смешаем со щелоком и
розмарином, и продадим назад, тем самым людям, которые платили за его откачку.
По двадцать баксов за брусок его смогут позволить себе только эти самые люди.
— Самый богатый, самый нежный жир в мире, жир сливок
общества, — продолжает он. — Это делает сегодняшнюю ночь чем-то вроде
похождений Робина Гуда.
Маленькие восковые огоньки пляшут на коврике.
— Пока мы будем там, — говорит он. — Нужно
будет, помимо всего прочего, поискать немного тех гепатитовых жучков.
Глава 20
Слезы теперь уже действительно полились, и одна толстая
полоска скатилась по стволу пушки и обогнула спусковой крючок, разлившись под
моим указательным пальцем. Реймонд Хэссел закрыл оба глаза, поэтому я прижал
пистолет покрепче к его виску, чтобы ему навсегда запомнилась эта вещь,
приставленная именно сюда, и чтобы я остался рядом на всю его жизнь, в каждый
момент которой он мог умереть.
Это была не какая-нибудь дешевая пушка, и мне стало
интересно, может ли соль изгадить ее.
Все прошло так просто, казалось мне. Я сделал все так, как
рассказал механик. Вот за этим нам нужно было купить по пистолету. Это я делал
свое домашнее задание.
Каждый из нас должен был принести Тайлеру по двенадцать
водительских прав. Это докажет, что каждый из нас произвел двенадцать
жертвоприношений.
