Глава 21
Ты просыпаешься в Скай Харбор Интернэшнл.
Переводишь стрелки на два часа назад.
Рейс привел меня в центральную часть Феникса, и в каждом
баре, куда бы я ни пришел, есть ребята со швами по краям глазниц, где хороший
удар припечатал мясо на лице по этому краю. Есть ребята со свернутыми
носами, — и все эти ребята видят меня с дырой, пробитой в щеке, — и
мы неразлучная семья.
Тайлер ни разу не появился дома. Я делаю свою работенку.
Летаю из аэропорта в аэропорт на осмотры машин, в которых погибли люди. Сказка
путешествия. Миниатюризованный быт. Крошечные бруски мыла. Крошечные сиденья
авиалиний.
Куда бы я ни путешествовал — везде я спрашиваю о Тайлере.
На случай, если я найду его — двенадцать водительских прав
моих человеческих жертв у меня в кармане.
В каждом баре, куда бы я ни зашел, в каждом долбаном
баре, — я вижу побитых парней. Повсюду.
Если можно проснуться в другом месте. Если можно проснуться
в другом часовом поясе. Почему нельзя проснуться другим человеком? В какой бар
не пойди — везде отбитые ребята хотят угостить тебя пивом. И, нет, сэр, они
никогда не встречали этого Тайлера Дердена. И хлопают глазами. Они никогда не
слышали этого имени. Я спрашиваю про бойцовский клуб. «Сегодня ночью здесь
будет бойцовский клуб?». «Нет, сэр». Второе правило бойцовского клуба — нигде
не упоминать о бойцовском клубе. Отбитые ребята из бара мотают головами. Не
слышали о таком. Сэр. Но вы можете поискать этот ваш «бойцовский клуб» в
Сиэтле, сэр. Ты просыпаешься в Мегс Филд и звонишь Марле, чтобы узнать, что
происходит на Пэйпер-Стрит. Марла говорит, что теперь обезьяны-космонавты бреют
головы. Электробритва разогревается, и по всему дому стоит запах паленых волос.
Обезъяны-космонавты выжигают себе отпечатки пальцев при помощи щелока.
Ты просыпаешься в Ситеке.
Переводишь стрелки на два часа назад.
Рейс приводит тебя в центральную часть Сиэтла, и в первом же
баре, куда ты попадаешь, на шее бармена красуется гипсовый воротник, который
отклоняет его голову назад настолько, что ему приходится смотреть на тебя с
ухмылкой вдоль фиолетового разбитого баклажана собственного носа.
В баре никого, и бармен говорит:
— Добро пожаловать снова, сэр.
Я никогда, никогда в жизни не бывал в этом баре.
Я спрашиваю — знакомо ли ему имя Тайлера Дердена.
Бармен ухмыляется, его подбородок торчит над краем шейной
повязки, и он спрашивает:
— Это что — тест?
«Да», — говорю, — «Тест». Встречал ли он Тайлера
когда-нибудь?
— Вы останавливались тут на прошлой неделе, мистер
Дерден, — отвечает он. — Разве не помните?
Тайлер был здесь.
— Вы были здесь, сэр.
«Я никогда не бывал тут до сегодняшнего вечера».
— Как скажете, сэр, — говорит бармен. — Но в
четверг ночью вы зашли сюда и спросили, когда полиция собирается нас закрыть.
Ночью в последний четверг я промучился бессонницей, гадая —
сплю я или не сплю. Я проснулся утром в пятницу, с ноющими костями и чувствовал
себя, будто так и не сомкнул глаз.
— Да, сэр, — продолжает бармен. — В ночь
четверга вы стояли здесь же, где и сейчас, и спрашивали меня про полицейскую
облаву, и о том, скольких ребят мы обратили с момента бойцовского клуба ночью в
среду.
Бармен поворачивает плечи с шеей в воротнике, чтобы
осмотреть пустой бар, и говорит:
— Тут некому подслушать, мистер Дерден, сэр, так что
могу сказать: мы собрали обращенных в количестве двадцати семи человек прошлой
ночью. Здесь обычно пусто в ночь после бойцовского клуба.
Какой бы бар я не посетил на этой неделе, — везде меня
называли «сэр».
В какой бы бар я не зашел, — везде отбитые ребята из
бойцовского клуба начинали похоже вести себя. Откуда незнакомый человек может
меня знать?
— У вас есть родимое пятно, мистер Дерден, —
говорит бармен. — На ступне. В форме темно-красной Австралии с Новой
Зеландией рядом.
Только Марла знает об этом. Марла и мой отец. Даже Тайлеру
об этом неизвестно. Когда я сижу на пляже — всегда подворачиваю ногу под себя.
Рак, которого у меня нет, теперь повсюду.
— Это знают все в Проекте Разгром, мистер
Дерден, — бармен подносит руку тыльной стороной к моим глазам, на его руке
выжжен поцелуй.
Мой поцелуй?
Поцелуй Тайлера.
— Всем известно о родимом пятне, — продолжает
бармен. — Это часть легенды. Вы становитесь долбаной легендой, дружище.
Я звоню Марле из комнаты мотеля в Сиэтле, чтобы узнать,
занимались ли мы этим. Ну, вы понимаете. На большом расстоянии голос Марлы:
— Что?
Ну, спали вместе.
— Что?!
Ну, был ли у меня, ну вы понимаете, ну секс с ней.
— Боже!
«Ну?»
— Ну?! — переспрашивает она. «У нас когда-нибудь
был секс?» — Ах ты дерьма кусок! — «У нас был секс?» — Да я убью
тебя! — «Это значит „да“, — или „нет«?“ — Я знала, что этим
кончится, — говорит Марла. — Вот ты дрянь. Сначала ласкаешь меня.
Потом посылаешь. Спасаешь мне жизнь, а потом варишь мыло из моей мамы.
Я щипаю себя.
Я спрашиваю Марлу, как мы встретились.
— В той группе по раку яичек, — отвечает
Марла. — А потом ты спас мне жизнь, — Я спас ей жизнь?
— Ты спас мне жизнь.
Тайлер спас ей жизнь.
— Ты спас мне жизнь.
Я втыкаю палец в дыру в щеке и шевелю им. Это должно вызвать
недетскую боль, которой хватит, чтобы разбудить меня.
Марла говорит:
— Ты спас мне жизнь. Отель Риджент. Я пыталась
преднамеренно уйти из жизни. Вспомнил?
Ой.
— Той ночью, — продолжает Марла. — Я сказала,
что хотела бы сделать от тебя аборт.
У нас разгерметизация салона.
Я спрашиваю Марлу, как меня зовут.
Мы все умрем.
Марла говорит:
— Тайлер Дерден, тебя зовут
Тайлер-будь-ты-проклят-Дерден! Ты живешь в доме 5123 NE на Пэйпер-Стрит,
который сейчас забит твоими мелкими последователями, которые бреют себе головы
и жгут кожу щелоком!
Мне нужно немного поспать.
