И я спал. Младенцы не спят так крепко.
Каждый вечер я умирал, и каждый вечер возрождался снова.
Из мертвых.
До сегодняшнего вечера, — два года успешной жизни до
сегодняшнего вечера, — потому что я не могу плакать, когда эта женщина
пялится на меня. Потому что не могу достичь крайней черты, не могу спастись.
Мой язык будто облеплен бумагой, я сильно закусываю губы. Я не спал уже четверо
суток.
Когда она смотрит на меня — я чувствую себя лжецом. Она
симулянтка. Она лгунья. Сегодня вечером было знакомство, мы все представлялись:
я Боб, я Пол, я Терри, я Дэвид.
Я никогда не называю свое настоящее имя.
— Здесь больные раком, так? — спросила она.
Потом говорит:
— Ну, что же, привет всем, я Марла Сингер.
Никто не сказал Марле, какой именно рак. Потом все мы
занялись укачиванием своего внутреннего дитя.
Мужчина по-прежнему плачет, обвив ее шею, Марла в очередной
раз затягивается сигаретой.
Я смотрю на нее из-под вздрагивающих титек Боба.
Для Марлы — я фальшивка. Со второго вечера нашей встречи я
не могу уснуть. Хотя — я-то первая фальшивка здесь, — ну, если только все
эти люди не притворяются, со всеми своими поражениями организма, кашлем и
опухолями, — все, даже Большой Боб, здоровенный лось. Огромный гамбургер.
Взглянуть, к примеру, хотя бы на эти его уложенные кремом
волосы.
Марла курит и закатывает глаза.
В этот момент ее ложь — отражение моей лжи, и я вижу только
эту ложь. Посреди правды всех остальных. Все прильнули друг к другу и
отваживаются поделиться своими худшими страхами, говорят о том, как на них
надвигается смерть, и о стволе пушки, уткнувшейся каждому из них в глотку. Ну
да, и Марла, курит и закатывает глаза, и я, погребенный под хныкающим ковром; и
внезапно все страшное, — даже смерть и отмирание, — становится в ряд
с искусственными цветами на видео, как нечто несущественное.
— Боб, — говорю. — Ты меня раздавишь, —
пытаюсь шепотом, потом перестаю. — Боб, — хочу сбавить тон, потом уже
почти ору. — Боб, мне нужно выйти в сортир.
В ванной над раковиной висит зеркало. Если так пойдет и
дальше, — я увижу Марлу Сингер в «Высшем и Предначертанном», группе
паразитической дисфункции мозга. Марла будет там. Конечно, Марла будет
там, — и первым делом я сяду рядом с ней. И потом, после знакомства и
направленной медитации, после семи дверей дворца и белого шара исцеляющего
света, после того, как мы откроем свои чакры, когда придет время
объятий, — я схвачу мелкую сучку.
Ее руки крепко прижаты к бокам, мои губы уткнутся ей в ухо,
и я скажу — «Марла, ты фальшивка, убирайся!» «Это единственная стоящая вещь в
моей жизни, а ты разрушаешь ее!» «Ты гастролерша!»
При следующей нашей встрече я скажу: «Марла, я не могу
уснуть, пока ты здесь. Мне это нужно. Убирайся!».
Глава 3
Ты просыпаешься в Эйр Харбор Интернэшнл
[1]
.
При каждом взлете и посадке, когда самолет делал резкий
крен, я молил о катастрофе. Тот миг, когда можно умереть и сгореть, как
беспомощный табак из человечины в сигаре фюзеляжа, на время избавляет меня от
бессонницы и нарколепсии.
Вот как я встретил Тайлера Дердена.
Ты просыпаешься в аэропорту О'Хейр.
Ты просыпаешься в аэропорту Ла Гардиа.
Ты просыпаешься в аэропорту Логана.
Тайлер подрабатывал киномехаником. По своей природе, Тайлер
мог работать только по ночам. Если киномеханик брал больничный, профсоюз звонил
Тайлеру.
Бывают ночные люди. Бывают дневные. Я могу работать только
днем.
Ты просыпаешься в Даллесе.
Страховка утраивается в случае смерти в служебной поездке. Я
молил о турбулентности, я молил о том, чтобы в турбину затянуло пеликана, и о
развинтившихся болтах, и о наледи на крыльях. При взлете, когда самолет
отталкивается от полосы, и выдвигаются закрылки, сиденья переводятся в
вертикальное положение, складные столики убираются, и весь ручной личный багаж
размещен в ячейках под потолком; в то время как конец взлетной полосы пробегает
под нами, а мы сидим с потушенными курительными принадлежностями, — я
молил о катастрофе.
Ты просыпаешься в Лав Филд.
В проекционной будке Тайлер делал переходы между частями,
если дело было в старом кинотеатре. Для переходов в будке установлено два
проектора, один работает.
Я знаю это, поскольку это известно Тайлеру.
Во второй проектор заряжена следующая катушка фильма. Почти
все фильмы разбиты на шесть-семь катушек, которые надо проиграть в определенном
порядке. В кинотеатрах поновее все катушки склеивают в одну большую,
пятифутовую. Тогда не надо держать включенными оба проектора и делать переходы,
переключаться взад-вперед: катушка один, щелк, катушка два на втором проекторе,
щелк, катушка три на первом проекторе.
Щелк.
Ты просыпаешься в Ситеке.
Я разглядываю картинки людей на ламинированной карточке
позади сиденья. Женщина плывет в океане, ее каштановые волосы развеваются
сзади, спасательный жилет застегнут на груди. Ее глаза широко открыты, но
женщина не хмурится и не улыбается. На другой картинке люди тянутся за
кислородными масками, свисающими с потолка, — на лицах безмятежность, как
у коров в Индии.
Должно быть, авария.
Ой.
У нас разгерметизация салона.
Ой.
Ты просыпаешься, и ты в Виллоу Ран.
Старый кинотеатр, новый кинотеатр; чтобы перетащить в
очередной театр фильм — Тайлеру приходилось разрезать пленку на изначальные
шесть или семь катушек. Маленькие катушки упаковываются в пару стальных
шестиугольных чемоданов. Сверху каждого чемодана — ручка. Подыми один —
вывихнешь плечо.
Они настолько тяжелые.
Тайлер был официантом на банкетах, обслуживал столики в
отеле в центре города; и Тайлер был киномехаником в профсоюзе кинооператоров.
Не знаю, сколько работал Тайлер всеми теми ночами, когда я безуспешно пытался
уснуть.
В старых кинотеатрах, где фильм крутят с двух проекторов,
оператор должен стоять рядом с ними и переключить проекторы секунда в секунду,
чтобы зрители не заметили разрыва в том месте, когда одна катушка запускается,
а другая заканчивается. В правом верхнем углу экрана можно заметить белые
точки. Это сигнал. Смотрим фильм и в конце катушки примечаем две точки.
«Сигаретный ожог», как здесь это называют.
