Еще один удар, — и мои зубы защелкиваются на языке.
Кажется — почти половина моего языка падает на пол и отлетает куда-то из-под
ног.
Хрупкая фигурка миссис Патрик Мэдден сидит на корточках на
полу возле тела своего мужа, и богатые люди, те люди, которых они звали
друзьями, пьяно шатаются рядом и смеются.
Потом его жена позвала:
— Патрик?
Лужа крови расползается шире и шире, пока не касается ее
юбки.
Она говорит:
— Патрик, довольно, хватит изображать мертвого.
Кровь взбирается по кайме ее юбки, — капиллярный
эффект, — нитка за ниткой пропитывая ткань.
Вокруг меня кричат люди из Проекта Разгром.
Потом миссис Патрик Мэдден закричала.
И в подвале бара «Оружейная» Тайлер Дерден соскальзывает на
пол теплым куском мяса. Великий Тайлер Дерден, который был совершенством один
миг, и который сказал, что один миг — это самое большее, что можно получить от
совершенства.
А бой продолжается и продолжается, потому что я хочу
умереть. Потому что только по смерти мы обретаем имена. Потому что только по смерти
мы более не являемся частью Проекта Разгром.
Глава 29
Тайлер стоит неподалеку, в совершенстве сложенный, как
ангел, во всем своем белокуром сиянии. Моя воля к жизни меня поражает.
Я ведь — образец окровавленной ткани, присохший к матрацу в
своей комнате в Мыловаренной Компании на Пэйпер-Стрит.
Из моей комнаты все исчезло.
Мое зеркало с фотографией собственной ступни, на которой у
меня был рак на десять минут. Даже что-то пострашнее рака. Зеркала нет. Дверь
туалета открыта, и мои шесть белых рубашек, черные брюки, нижнее белье, носки и
ботинки тоже исчезли. Тайлер говорит:
— Вставай.
Внизу, позади, и внутри всего, что я принимал как данность,
росло нечто ужасное.
Все развалилось на части.
Обезьяны-космонавты убрались. Все передислоцировано, —
липосакционный жир, армейские кровати, деньги, — особенно деньги. Остался
только сад и арендованный дом.
Тайлер говорит:
— Последнее, что нам осталось сделать — это акт твоего
мученичества. Акт твоей великой гибели.
«Не такой, как эта тоскливая, никчемная смерть, — а
вдохновляющей гибели, укрепляющей силы».
«О, Тайлер, я изранен. Убей меня прямо здесь».
— Вставай.
«Да убей же меня, наконец. Убей меня. Убей меня. Убей меня.
Убей меня».
— Это должно быть внушительно, — возражает
Тайлер. — Представь такое — ты на крыше самого высокого здания в мире, все
оно захвачено Проектом Разгром. Дым валит из окон. Столы летят в толпу на
улице. Настоящая арена смерти — вот что ты получишь!
Я говорю — «Нет. Достаточно ты меня использовал».
— Не будешь сотрудничать — нас не станет только после
Марлы.
Я говорю — «Ладно, валяй».
— Тогда на хрен вставай с кровати, — сказал
Тайлер. — И тащи свою задницу в хренову тачку.
И вот, Тайлер и я на верхушке Паркер-Моррис Билдинг, и у
меня во рту торчит пистолет.
У нас осталось десять минут.
Паркер-Моррис Билдинг не станет через десять минут. Я знаю
это, поскольку это известно Тайлеру.
Ствол пушки уперся мне в глотку, Тайлер говорит:
— На самом деле мы не умрем.
Я отпихиваю ствол языком за уцелевшую щеку и говорю, —
«Тайлер, это как про вампиров».
У нас осталось восемь минут.
Пушка лишь на тот случай, если полицейские вертолеты успеют
раньше.
Богу сверху виден лишь одинокий человек, который держит
пистолет во рту, — но на самом деле пистолет держит Тайлер, а речь идет о
моей жизни.
Берешь одну часть 98-процентного концентрата дымящей азотной
кислоты и смешиваешь ее с тремя частями серной кислоты.
Получаешь нитроглицерин.
Семь минут.
Смешиваешь нитроглицерин с опилками — получаешь милую
пластиковую взрывчатку. Многие обезьяны-космонавты мешают его с хлопком и
добавляют горькой соли — в качестве сульфата. Тоже работает. Некоторые обезьяны
используют смесь парафина и нитроглицерина. Как по мне — парафин вообще никогда
не срабатывает.
Четыре минуты.
Тайлер и я у бортика крыши, пистолет у меня во рту, и я с
интересом думаю, насколько он грязен.
Три минуты.
Потом кто-то кричит:
— Стой! — а, это Марла, идет к нам по крыше.
Марла идет ко мне, — ко мне одному, потому что Тайлер
исчез. Бедняжка. Ведь Тайлер — моя галлюцинация, а не ее. Быстро, как в
волшебном фокусе, Тайлер испарился. И теперь я просто одинокий человек, который
держит пистолет во рту.
— Мы шли за тобой! — кричит Марла. — Здесь
все люди из группы поддержки. Не надо делать этого. Убери пистолет.
Позади Марлы — все больные раком желудка, мозговыми
паразитами, люди с меланомой, люди с туберкулезом, — идут, ковыляют,
катятся в колясках ко мне.
Они говорят:
— Стойте!
Их голоса доносит до меня холодный ветер, слышно:
— Остановитесь!
И потом:
— Мы сможем помочь вам!
— Позвольте нам помочь вам!
С неба доносится «хоп-хоп-хоп» — полицейские вертолеты.
Я ору — «Прочь! Убирайтесь! Это здание сейчас взорвется!»
Марла кричит:
— Мы знаем!
Все это для меня — как момент полнейшего богоявления.
«Я убью не себя», — кричу, — «Я убью Тайлера!».
Я — Жесткий Диск Джека.
Я помню все.
— Это не любовь или что-то там, — выкрикивает
Марла. — Но мне кажется — ты мне тоже нравишься!
Одна минута.
Марле нравится Тайлер.
— Нет, мне нравишься ты! — кричит Марла. — Я
знаю разницу!
И ничего.
Ничего не взорвалось.
Ствол пистолета уткнулся в мою уцелевшую щеку, я говорю —
«Тайлер, ты что — смешал нитроглицерин с парафином?» Парафин никогда не
срабатывает.
Я должен это сделать.
Полицейские вертолеты.
