Первая белая точка — двухминутное предупреждение. Нужно
включить второй проектор, чтобы он прогрелся до полной скорости.
Вторая белая точка — пятисекундное предупреждение. Восторг.
Стоишь между двух проекторов, а в будке жарко и душно от ксеноновых ламп, при
взгляде на которые слепнешь. Первая точка мелькает на экране. Звук фильма
передается из большого динамика за экраном. Будка киномеханика
звукоизолирована, ведь в будке стоит шум колесиков, протягивающих ленту через
объектив со скоростью шесть футов в секунду, десять кадров на фут, за секунду
прощелкивается шестьдесят кадров
[2]
, — грохот как от
гаубицы. Оба проектора крутятся, ты стоишь посередине и держишь руки на рычагах
затвора каждого из них. На совсем старых проекторах есть еще сигнал в механизме
подачи пленки.
Даже когда фильм пойдет на телеэкран, — точки
предупреждения сохранятся. Даже в фильмах, которые крутят в самолете.
Когда большая часть ленты с фильмом наматывается на
катушку-приемник, — эта катушка крутится медленнее, а катушка-источник —
быстрее. В конце катушки подающая часть будет крутиться с такой скоростью, что
зазвенит сигнал, предупреждая о приближающемся моменте перехода на новую
катушку.
Темнота разогревается от ламп внутри проекторов, и звенит
сигнал. Стоишь между проекторов, держась за рычаги обоих, и смотришь в угол
экрана. Мелькает вторая точка. Считаешь до пяти. Закрываешь один затвор. В тот
же миг открываешь второй.
Переход.
Фильм продолжается.
Никто в зале ничего не заметил.
На катушке-источнике есть сигнал, поэтому киномеханик может
вздремнуть. Киномеханик вообще может делать много того, чего не должен бы. Не в
каждом проекторе есть звонок. Иногда просыпаешься в домашней постели, в темной
спальне, с ужасом подумав, что уснул в будке и пропустил момент перехода.
Зрители проклянут тебя. Все эти зрители, — их киносон разрушен; и менеджер
звонит в профсоюз.
Ты просыпаешься в Крисси Филд.
Прелесть таких поездок в том, что везде, куда бы я ни
приехал, — миниатюризованный быт. Я иду в отель, — маленькое мыло,
крошечный набор шампуней и кондиционеров, порции масла на один укус, крохотный
тюбик зубной пасты и одноразовая зубная щетка. Устраиваешься на обычном сиденье
самолета. Ты — великан. Беда в том, что твои плечи слишком широки. Твои ноги,
как у Алисы в Стране Чудес, — тянутся на много миль, такие длинные, что
касаются подметок сидящего впереди тебя. Приносят ужин: миниатюрный набор
«Чикен Кордон Блю» — «сделай сам», вроде конструктора-головоломки, чтобы
развлечь тебя во время полета.
Пилот включил сигнал «Пристегнуть ремни» и «Мы просим вас
воздержаться от перемещения по салону».
Ты просыпаешься в Мегс Филд.
Иногда Тайлер, дрожа от ужаса, вскакивает по ночам, —
ему кажется, что он пропустил замену катушки, или лента порвалась, или фильм
соскользнул в проекторе набок, и теперь шестеренки тянут край ленты с линией
отверстий через проход для звуковой дорожки.
Фильм слетел с катушки, лампа светит через дырочки сбоку
ленты, и вместо речи слышишь только оглушительный звук вертолетных лопастей:
«хоп-хоп-хоп», и с каждым «хоп» очередная вспышка света мелькает сквозь
отверстие.
Чего еще не должен делать киномеханик: Тайлер изготавливал
слайды из лучших одиночных кадров фильма. К примеру, тот первый на памяти всех
полноформатный фильм, в котором была сцена с обнаженной актрисой Энгл Дикинсон.
Пока копия этого фильма перекочевала из кинозалов Западного
побережья в кинозалы Восточного побережья — сцена обнаженки исчезла. Один
киномеханик взял кадр. Другой киномеханик взял кадр. Всем хотелось изготовить
слайд с голой Энгл Дикинсон. Порно просочилось в кинотеатры, и многие из этих
операторов, — особенно некоторые, — собрали целые коллекции, ставшие
легендарными.
Ты просыпаешься в Боинг Филд.
Ты просыпаешься в Эл-Эй-Экс.
Сегодня вечером мы летим почти порожняком, так что можно
спокойно поднять подлокотники, опустить спинку и вытянуться. Вытягиваешься, как
зигзаг: согнут в коленях, в талии, в локтях, — распрямляешься на три или
четыре сиденья. Перевожу стрелки на пару часов вперед или три назад:
Тихоокеанский, Горный, Центральный, Западный пояса; час потерял, час выиграл.
Это твоя жизнь, и с каждой минутой она близится к концу.
Ты просыпаешься в Кливленд Хопкинс.
Ты просыпаешься в Ситеке — снова.
Ты киномеханик; злой и уставший, — особенно от
скуки, — киномеханик, и ты начинаешь с того, что берешь один кадр из
порнографической коллекции другого киномеханика, кучу которой ты нашел в
будке, — и ты вклеиваешь такой кадр с крепким членом или зевающим влажным
влагалищем точнехонько в сосвем-совсем другой фильм.
Это один из всяких фильмов про похождения домашних животных,
где кота и собаку семья забывает при переезде, и они должны найти дорогу домой.
И вот, когда в третьей части Храбрый Пес и Жирный Кот, говорящие друг с другом
голосами кинозвезд, едят отбросы из мусорного бака, на экране мелькает эрекция.
Это работа Тайлера.
Один кадр фильма задерживается на экране лишь на одну
шестидесятую секунды. Вот поделите секунду на шестьдесят равных частей. Столько
длится эрекция на экране. Член башней возвышается над жующим попкорн залом,
скользкий, красный и жуткий, — и никто не замечает его.
Ты просыпаешься в Логане — снова.
Путешествовать так — ужасно. Мне приходится посещать
собрания, которые не хочет посещать мой босс. Я делаю записи. Потом
возвращаюсь.
Куда бы я ни приехал, моя работа заключается в применении
одной простой формулы. Я храню тайны.
Это элементарная арифметика.
Это задача из учебника.
Если автомобиль новой модели, изготовленный моей компанией,
выехал из Чикаго на запад со скоростью 60 миль в час, — и заклинивает
задний мост, машина разбивается и сгорает со всеми, кто попался в ловушку ее
салона, — стоит ли моей компании возвращать модель на доработку?
Берем общее количество выпущенных машин данной модели (A),
умножаем на вероятное количество машин с неисправностью (B), потом умножаем
результат на среднюю стоимость решения вопроса без суда (C). A умножить на B
умножить на C. Равняется X. Столько стоит не возвратить модель на доработку.
Если X больше стоимости возврата — мы возвращаем машины, и
никто больше не пострадает.
Если X — меньше стоимости возврата — возврата не будет.
Куда бы я ни поехал, меня везде ждет выгоревший,
искореженный корпус автомобиля. Я знаю, в каких чуланах скелеты. Это вроде моей
служебной тайны.
