Время в гостинице, еда из ресторана. Куда бы я ни поехал,
мои соседи по сиденьям — друзья на один полет, на срок перелета от Логана до
Виллоу Ран.
«Я просто координатор в отделе возвратов», — говорю я
очередному одноразовому другу на сиденье рядом, — «Но я тружусь над
карьерой как посудомойка».
Ты просыпаешься в О'Хейр, снова.
Потом Тайлер начал вклеивать члены во все подряд. Обычно
крупным планом, — или влагалище размером как Гранд-каньон, с его
эхом, — четырехэтажное, пульсирующее от давления крови, — это в то
время, как зрители смотрели на танец Золушки с прекрасным принцем. Никаких
жалоб не было. Люди так же ели и пили, но этим вечером что-то было по-другому.
Люди вдруг ощущали себя больными или начинали плакать без причины. Только
птичка-колибри смогла бы засечь работу Тайлера.
Ты просыпаешься в Джей-Эф-Кей.
У меня кожа идет мурашками в тот момент посадки, когда одно
колесо толчком касается полосы, а самолет кренится набок и застывает в раздумии
— выровняться или продолжать крен. В такие моменты ничто не имеет значения.
Посмотри на звезды, — и тебя не станет. Ничто не имеет значения. Ни твой
багаж. Ни дурной запах изо рта. За иллюминатором темно, и сзади ревут турбины.
С этим ревом салон зависает под неправильным углом, — и никогда больше
тебе не придется заполнять карточки счетов. Списки закупок общей стоимостью
около двадцати пяти долларов. Никогда больше ты не сменишь прическу.
Толчок, и второе колесо касается гудрона. Вновь трещит
стакатто сотен застежек на ремнях, и одноразовый друг, рядом с которым ты едва
не погиб, говорит:
— Я надеюсь, ваша встреча пройдет успешно.
Ага, я тоже надеюсь.
Столько продолжается твой миг. И снова жизнь идет своим
чередом.
И как-то раз, чисто случайно, мы с Тайлером повстречались.
Было время отпуска.
Ты просыпаешься в Эл-Эй-Экс.
Снова.
Я познакомился с Тайлером так. Пошел на нудистский пляж. Был
самый конец лета, и я уснул. Тайлер был гол и покрыт потом, усыпан песком, его
влажные спутанные волосы падали на лицо.
Тайлер был здесь задолго до моего прихода.
Тайлер вылавливал бревна, принесенные в залив водой, и
вытаскивал их на пляж. Он уже воткнул несколько штук полукругом в мокрый песок
на расстоянии нескольких дюймов друг от друга до высоты своих глаз. Пока стояло
четыре бревна, а когда я проснулся, — увидел Тайлера с пятым, которое он
вытащил. Тайлер вырыл яму в песке у одного конца бревна, потом приподнял другой
конец, чтобы бревно скользнуло в яму и стало в ней под небольшим углом Ты
просыпаешься на пляже.
Кроме нас с Тайлером здесь никого нет.
Палкой Тайлер очертил линию на песке в нескольких футах
неподалеку. Потом вернулся и подровнял бревно, утоптав песок у его основания.
Никто не смотрел на него, кроме меня.
Тайлер крикнул мне: «Который час, не знаешь?» Я всегда ношу
часы.
— Который час, не знаешь?
Я спросил: «Где?»
— Прямо здесь, — ответил Тайлер. — Прямо
сейчас.
Было 4:06 пополудни.
Через некоторое время Тайлер уселся, скрестив ноги, в тени
торчащих бревен. Спустя несколько минут поднялся, пошел купаться, когда вышел —
натянул футболку и спортивные брюки, собрался уходить. Но я должен был узнать.
Мне было интересно, что это делал Тайлер, пока я спал.
Если можно проснуться в другом месте — нельзя ли проснуться
другим человеком?
Я спросил Тайлера, — не художник ли он.
Тайлер пожал плечами и показал мне, что торчащие бревна
утолщаются к основанию. Тайлер показал мне линию, начерченную им на песке, и
продемонстрировал, как при ее помощи он подровнял тень, отбрасываемую каждым из
бревен.
Иногда просыпаешься, и приходится узнавать, где ты.
Творением Тайлера была тень гигантской руки. Правда, пальцы
ее теперь уже были длинны, как у графа вампиров Носферату, а большой палец стал
слишком коротким, — но он сказал, что ровно в полпятого рука была
совершенством. Тайлер сидел на совершенной ладони, которую создал сам.
Ты просыпаешься, и ты нигде.
«Одной минуты достаточно», — сказал Тайлер, —
«Ради нее приходится хорошо потрудиться, но минута совершенства того стоит.
Один миг — это самое большее, что можно получить от совершенства».
Ты просыпаешься, и с тебя хватит.
Его звали Тайлер Дерден, и он работал киномехаником в
профсоюзе, и был официантом отеля в центре, и оставил мне номер телефона.
Так мы и встретились.
Глава 4
Сегодня вечером — снова привычные мозговые паразиты. В
«Высшем и предначертанном» всегда полно народу. Это Питер. Это Элду. Это Марси.
«Привет».
Знакомства; поприветствуем, это Марла Сингер, сегодня она с
нами впервые.
«Привет, Марла».
В «Высшем и предначертанном» начинаем с разминочной речевки.
Группа не называется «Паразитические мозговые паразиты». Ни от кого здесь не
услышишь слова «паразит». Каждый всегда идет на поправку. «О, эти новые
медикаменты!». У каждого поворотный момент в лечении. И все равно — все вокруг
окосевшие от пятидневной головной боли. Невольными слезами рыдает женщина. У
каждого на груди карточка с именем, и люди, которых встречаешь каждый вторник,
подходят к тебе, с готовностью жмут руку, и переводят взгляд на эту карточку.
Надо же, какая встреча.
Никто не скажет «паразит». Все говорят — «агент».
Никто не скажет «лечение». Все говорят — «уход».
В разминочной речевке кто-нибудь скажет, что агент поразил
его спинной мозг, и как после приступа у него отказала левая рука.
Агент, — расскажет кто-то, — иссушил кору его головного мозга, и
теперь мозг болтается у него в черепе, вызывая припадки.
В последний раз, когда я был здесь, женщина по имени Клоуи
поделилась с нами своей единственной хорошей новостью. Клоуи встала на ноги,
оттолкнувшись от деревянных поручней кресла, и сказала, что больше уже не
боится смерти.
Сегодня вечером, после знакомства и разминочной речевки, ко
мне подошла незнакомая девушка с карточкой «Гленда» на груди, и сказала, что
она сестра Клоуи, и что в два часа ночи в прошлый вторник Клоуи наконец умерла.
О, это должно быть так сладко. Два года Клоуи проплакала в
моих руках во время объятий, а теперь она мертва, — мертва и в земле,
мертва и в урне, мавзолее, колумбарии. О, это хороший пример того, как сегодня
ты мыслишь и гоняешь туда-сюда по стране, а назавтра ты — холодное удобрение,
закуска для червей. Это восхитительное чудо смерти, и оно было бы так приятно, если
бы в мире не было этой вот.
