– Понятно… Это очень удобно.
– О да.
Она проследила за ним взглядом, когда он протянул руку, чтобы взять свой бокал с бренди. С этой стороной его натуры – его отношением к семье – она была еще не знакома. Но она уже ополовинила свой второй бокал и чувствовала себя куда менее хрупкой и незащищенной, чем часом раньше. Казалось, теперь ей вполне по силам бросить на мир непредвзятый и более широкий взгляд.
– Ответьте мне, если, конечно, мой вопрос не кажется вам неуместным: что вы ей в таких случаях говорите? Неужели так прямо и заявляете о не желании ехать домой?
Он улыбнулся:
– Ну нет. Она бы этого не поняла. Кроме того, я никогда не стал бы ей говорить, что выпиваю с коллегой, красивой блондинкой. Это навело бы ее на ненужные мысли.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. – Кэти одним глотком прикончила свой бренди и стиснула зубы. – Как ее зовут?
– Как ее зовут? – переспросил он, странно посмотрев на нее, словно этот вопрос показался ему в данной ситуации как минимум несообразным. – Индира, – сказал он потом, немного помолчав.
– И сколько же у Индиры детей?
– Двое. – Судя по его виду, он не желал развивать эту тему, и, поднявшись, он произнес: – Пойду принесу вам еще бренди.
– Нет, – твердо сказала она. – Теперь моя очередь покупать выпивку.
Она встала с места и, сделав над собой некоторое усилие, чтобы не раскачиваться при ходьбе, направилась в бар.
Вернувшись с напитками к столику, Кэти спросила:
– Она хорошенькая?
– Кто?
– Как кто? Индира, конечно.
Он снова одарил ее озадаченным взглядом.
– Полагаю, была… когда-то. Сейчас я бы про нее сказал, что она… хм… домовитая.
У Кэти расширились глаза.
– Боже мой, Леон! – выдохнула она. – Нельзя так говорить о собственной жене!
Десаи посмотрел на нее с каменным выражением лица.
– Индира – моя мать, Кэти. Я говорил о своей матери.
На мгновение Кэти представила себе огромную индийскую семью – три поколения или больше – и подумала, что все обстоит даже хуже, чем она предполагала. Но потом Десаи осторожно добавил:
– Я живу в Барнете, Кэти. С мамой и отцом. У меня нет жены.
Кэти спасло от необходимости реагировать на эти слова большое блюдо с сандвичами, появившееся в центре стола.
– Горчицы принести, дорогуша? – осведомилась официантка низким, с богатыми модуляциями, хрипловатым от сигарет голосом. Настоящее актерское контральто.
– Э… – Десаи вопросительно посмотрел на Кэти.
Она покачала головой.
– Принесите… немного. – Он откинулся на спинку стула, зажав в руке бутерброд, и некоторое время изучал Кэти взглядом. – Как я уже сказал, сегодня выдался тяжелый день, я же явился своего рода горе вестником, поэтому ничего удивительного, что Брок так на меня напустился. Но это не объясняет вашего увольнения, не так ли?
Кэти почувствовала к нему благодарность за то, что сменил тему разговора.
– Не объясняет. – Она потянулась за бутербродом.
– Вы работали с ним бок о бок. Не заметили, случайно, в какой-то момент резкого изменения в его манере поведения?
Кэти обдумала этот вопрос.
– Кажется, перемена произошла после вскрытия. У меня сложилось впечатление, что он совершенно ушел в себя, сосредоточился на какой-то мысли… но о том, что его беспокоило, говорить не хотел. Я подумала, его опечалило зрелище растерзанной головы Евы.
Она встретилась с ним глазами.
– Это действительно удручающее зрелище, Леон. Пусть даже вы видели нечто подобное сто раз. А Ева… Мне казалось, что мы с ней уже почти знакомы. И вдруг возникла ее отрезанная голова. Это было так… так… – Она замолчала, подыскивая нужное слово. – Жестоко? Нет, не то. Недостаточно сильно. В этом заключался какой-то вселенский кошмар – вот что!
– Но аутопсия состоялась только сегодня днем, не правда ли? Тем не менее, когда вы вернулись в офис, приказ о вашем переводе оказался уже подписан.
– Да-да. Вы правы. Это произошло с Броком раньше. Перед этим мы наблюдали, как Брен допрашивал Келлера. Я тогда еще заметила, что у Брока очень уж бледное, какое-то больное лицо…
– Из-за того, что случилось с Евой? Он что – был тогда рассеян, не слушал, о чем Брен с Келлером говорили?
– Напротив, он был полностью сосредоточен на Келлере, на его ответах. Думаю, что-то его в тот момент растревожило. Возможно, он был шокирован тем, как сильно Келлер переменился за эти годы.
– А он, значит, был тем самым человеком, который помог упечь в тюрьму Келлера?
– Да.
– Что в таком случае его растревожило? Чувство вины?
– Не думаю, – медленно сказала Кэти. – Почему он должен был испытывать чувство вины из-за того, что Келлер оказался за решеткой?
– Как вы думаете, Брок подозревает Келлера в убийстве Евы?
– Этого я не знаю.
– А как насчет Сэмми?
– Не думаю, что ее убил Сэмми.
– Я не спрашиваю, что думаете вы, – тихо сказал Десаи. – Я спрашиваю, что думает Брок.
– Я же сказала – не знаю. – Настойчивость Десаи уже стала вызывать у нее раздражение. Признаться, ей не очень-то хотелось обо всем этом и говорить и думать. – Он допрашивал Сэмми сегодня утром. И я наблюдала за частью допроса. Сэмми казался очень спокойным, даже слишком, учитывая увиденное им недавно. Он признался, что сделал остановку, возвращаясь из аэропорта, чтобы поискать Еву в кинотеатре «Голливуд».
– Этому заявлению можно верить?
– Не знаю. Но Брок, похоже, этим удовлетворился.
– Что-нибудь еще любопытное заметили?
Кэти, вспоминая, свела на переносице брови.
– Под конец Сэмми сказал одну странную вещь… Что-то вроде того, что подобное может произойти в любое время и с кем угодно – даже с Броком.
– Это была угроза?
– Мне так не показалось.
– Но что-то подобное могло быть.
– Что?
– Ну… предположим, Сэмми что-то такое сказал – это или что-то другое, – что сильно подействовало на Брока. Между прочим, он прижал к ногтю Келлера, основываясь на показаниях Сэмми, не так ли? Предположим, он услышал нечто заставившее его усомниться в правдивости Сэмми. А потом он, наблюдая за допросом Келлера, неожиданно осознал, какой огромный вред причинил ему, засадив за решетку.
Кэти пристально посмотрела на Десаи:
– Это уже из области фантастики, Леон. На мой взгляд, это совершенно нереально.
– Но он уже вел одно травмировавшее его психику дело, связанное с Сэмми, и теперь это происходит снова. Если он начал думать, что на Сэмми в этом деле полагаться нельзя, то о чем это может говорить применительно к старому делу?
