– Надо меньше думать о желудке! – поучающе
провозгласил Селквист. – И больше о Деле! Мы должны собрать как можно
больше денег на наш маленький поход.
Селквист загасил лампу и важно двинулся к двери. Остальные
потянулись за ним. Последним плелся Огер, веся лампу.
Огер знал о Деле все!
Единственным Делом для Селквиста был, есть я будет только сам
Селквист.
Глава 4
Зал собраний располагался в центре Келебундина, и это
название звучало гораздо величественнее, чем выглядел сам зал. От здания, как
спицы в колесе, разбегались основные дороги, которые вели к окраинам поселения.
Они пересекались с кольцевыми дорогами, а дома гномов находились между ними.
Деревня не имела защитной стены, но все дома были построены из камня, и каждый
из них представлял собой маленькую крепость.
Гномам холмов не нравилась идея быть запертыми за оградой.
Стены напоминали им об их родственниках – гномах Торбардина. Они напоминали
гномам холмов о тех страшных днях после Катаклизма, когда Торбардин закрыл
ворота своих мощных стен перед самым их носом, оставив своих возлюбленных
родственников подыхать от голода в чистом поле.
Сегодня зал собраний – а на самом деле просто дом,
занимавший целый квартал и по размерам примерно соответствовавший четырем
обычным гномьим домам, – был переполнен, и даже присесть было негде.
Селквист и его друзья с овцой с трудом вошли и начали,
распихивая остальных гномов, пробираться вперед.
– Извините… Позвольте… Аккуратнее, тут моя нога! –
Селквист упорно пробивался вперед.
Когда гномы замечали, кто именно это лезет, на их лицах
появлялось отвращение, как будто они случайно глотнули прокисшего пива.
– Кто там? Что происходит? – спокойно
поинтересовался тан. Он был добрым гномом, пекарем по профессии, смотрел на мир
с надеждой и, наверное, поэтому всегда выглядел несколько разочарованным.
– Это Селквист. Путешественник! – фыркнул кто-то
из стоявших рядом.
Тан вздернул брови, и его лицо болезненно исказилось.
Когда-то он возлагал определенные надежды и на Селквиста, но они развеялись
много лет назад.
– Селквист! Что бы ты ни продавал, нам это не нужно. Мы
прекрасно поторговали сегодня и без тебя.
Тан небрежно ткнул пальцем в кучу, лежавшую перед ним. Шесть
мешков с мукой, пакет с хлебом, плуг для упряжки быков, четырнадцать пустых
бочонков из-под гномьей водки. Ближе к выходу стояли и испуганно косились на
толпу две упитанные овцы.
– Мои поздравления, – спокойно ответил Селквист.
Он обернулся, схватил за руку Огера, который начал пятиться в толпе, и вытащил
его вперед, – Видя здесь столько добра, я боюсь, что наш маленький подарок
тебе будет неинтересен. Я слышал, – добавил Селквист в порыве
вдохновения, – что у твоей любимой дочери Пышечки день рождения!
Гномы, стоявшие вокруг, казались обескураженными: они в
панике прикидывали, как могло случиться, что они пропустили такой день и как им
теперь выкручиваться.
Селквист выдвинул вперед Огера, который положил перед таном
овцу.
Тан моргнул. Из-за его спины выскочила пухлая девочка,
растолстевшая на отцовских пирогах и ничего так сильно не любившая, как слойки
с кремом, и закричала:
– Аааа! Моя хочет!
– Но, бриллиантовая моя! – пробормотал тан, с
подозрением глядя на Селквиста. – Сегодня ведь не твой день рождения. Твой
был два месяца назад!
Остальные гномы вздохнули с облегчением. Пышечка
нахмурилась, затопала маленькими ножками и завопила:
– Мой, мой, моя хочет! Аааа!
Ее лицо скривилось, и две слезинки, с большим трудом найдя
дорогу между пухлыми щеками, упали на пол. Девочка бухнулась следом, и стоявшие
вокруг гномы поспешно отпрянули. Ее истеричный характер был всем слишком хорошо
известен.
– Не расстраивайте ребенка, – вкрадчиво проговорил
Селквист. Он нагнулся и погладил девочку но голове.
– Слез побольше! Побольше слез, – тихо прошептал
он ей.
Стоявшая неподалеку жена тана, необычайно рослая для гнома
женщина с впечатляющими бакенбардами, гневно шевеля ими, направилась к мужу.
Тан сломался.
– Спасибо, Селквист. Мы… ну… принимаем твой дар.
Он поднял овцу и передал дочери, которая вцепилась в нее с
такой силой, что казалось, бедное животное сейчас задохнется.
Огер, с тоской наблюдавший за всей процедурой, облизнулся и
печально подумал о холодце из бараньих ножек.
Довольный Селквист поклонился тану и начал пробираться
сквозь толпу к большому бочонку орехового эля, стоявшему на возвышении в углу
зала. Но вдруг чья-то грубая рука схватила его за рубаху, и он неожиданно для
себя оказался нос к носу с разъяренным крепким седовласым гномом. Это был
воевода деревни.
– Может быть, ты и думаешь иначе, господин
Селквист, – вождь был красен от гнева, – но мы нападаем на драконидов
вовсе не затем, чтобы ты и твоя воровская шайка могли чем-нибудь поживиться! Мы
рискуем жизнью, и, клянусь Реорксом, мне надоело наблюдать, как твоя тощая
задница исчезает в трещине стены, пока моим бравым парням вышибают мозги.
– Невелика потеря, – пробормотал Селквист.
– Что?! Что ты сказал?! – проревел вождь,
подтягивая его еще ближе к себе.
– Я сказал, вы – великий вождь, Мурбрайн. –
Селквист попытался выскользнуть из рук воеводы.
– Муртан!
[1]
– проревел вождь, – меня зовут Муртан! – Он тряхнул Селквиста. –
Что бы вы там ни стащили, несите сюда немедленно! Все надо распределить между
наиболее нуждающимися!
– Конечно, Мурбрайн, – вежливо согласился
Селквист. – Мы все принесем. Только сначала вы пойдите к этой
очаровательной маленькой девочке и скажите ей, что забираете ее милую овечку.
Вождь побледнел. Двухметровые дракониды с их ужасными зубами
и отравленными лезвиями мечей были ничто по сравнению с Пышечкой.
– Запомни, хитрый щенок, – прорычал Муртан,
приподняв Селквиста и встряхивая его при каждом слове. – Чтобы я больше не
видел тебя во время набега! Если увижу, добьюсь, чтобы тебя изгнали!
Это была страшная угроза для любого гнома. Изгнаннику
навсегда запрещался вход в родную деревню и общение с родным кланом. Он
становился бесприютным бродягой, обреченным до конца своих дней скитаться по
Кринну. Изгоя мог принять другой клан, но и в этом случае он не становился
полноправным членом клана, а жил в нем как бы из милости, не имея права голоса.
