Флагманский корабль приближался к берегу, Пилат с интересом осматривал все вокруг. Искусственную гавань образовывали две огромные стены, протянувшиеся от берега и словно обнимающие часть моря. Они не только защищали от непогоды сотни судов: здесь можно было одновременно произвести их разгрузку и погрузку.
Прежде чем сойти с флагманской триремы, Пилат послал на берег своего личного телохранителя, для обеспечения безопасности, и терпеливо ждал, пока высадится команда последнего во флотилии корабля — две центурии из метрополии, прибывшие для усиления четвертой когорты десятого легиона, называемого «Фретензис»,
[9]
с целью занять провинции Иудея и Сирия. Солдаты выстроились на берегу, поблизости от главного телохранителя, и лишь после этого Пилат пропустил вперед жену, которую приветствовали члены городского магистрата. Наконец он и сам приготовился сойти со своей боевой триремы. Алого цвета плащ оказался слишком теплым для конца апреля, но тяжесть ткани придавала Пилату уверенности, пока он неспешно спускался по сходням. Он старался походить на сенаторов, которых видел на Капри в бытность там начальником гарнизона.
Два года назад ему исполнилось тридцать, и пятнадцать он провел на военной службе. Начинал он в кавалерии в Германии, затем занимал должность трибуна в дворцовой охране, под командованием восходящей звезды империи Элия Сеяна.
Пилат выступал с достоинством. У него были кудрявые черные волосы и обманчиво веселое лицо. Он, конечно, утратил свойственную юности гибкость, зато набрал много веса, впрочем, последнее компенсировалось возросшей физической силой и умением, подобно искусному атлету, управлять своим телом.
Поглазеть на прибытие нового наместника собралась целая толпа, но Пилат не замечал никого, кроме Валерия Грата. Пилат узнал своего предшественника по алому плащу всадника, ну и, разумеется, по лицу, которое знал очень хорошо, — худому и хитрому, в точности как у статуй этого человека, которые он видел в Риме несколько лет назад. Почтенные семьи этих мужчин знали друг друга, но лично они не встречались. Грат был лет на десять старше Пилата; примерно столько он занимал свой пост в Иудее.
Жена прибывшего уехала с супругой Грата в повозке, запряженной лошадьми, а Пилат и его предшественник сели в позолоченные носилки под балдахином, которые несли восемь рабов могучего телосложения. Направились они к югу, к дворцу наместника — Пилат мельком видел его еще с корабля, — сверкающий белизной комплекс зданий у городской стены. Глядя на улицу через занавешенное окно, Пилат видел пестрое смешение рас, цветов кожи и одежды. В ответ на его вопрос Грат пояснил, что больше половины обитателей города — местные сирийцы, говорящие по-гречески. Остальные — евреи, арабы и египтяне. Затем, после паузы, добавил:
— Евреи доставляют больше всего хлопот.
Под испытующим взглядом Пилата он торопливо продолжил. Нет, не то чтобы в Кесарии были какие-то серьезные проблемы. Можно сказать, их нет вообще. Совсем не как в Иерусалиме. Нет, он просто хотел сказать, что они, будучи крупной диаспорой, не всегда считаются с пожеланиями городских магистратов, наместника императора и остальным населением — в особенности с сирийцами. Потом Грат осмелел и сообщил Пилату, что в Кесарии евреев в политическом смысле можно назвать меньшинством. Они ненавидят любые городские улучшения, но их привлекает торговля. В городе Тивериаде, столице Галилеи, у них таких коммерческих преимуществ нет. Зато Ирод Антипа бесплатно предоставляет свободные земли любому еврею, кто желает переехать в город. Грат пожал худыми плечами и добавил:
— На это предложение откликнулись единицы, да и то не из самых лучших.
— Но Антипа, если я правильно понимаю, сам еврей, — заметил Пилат.
Услышав это, Грат устало улыбнулся. В этот момент он выглядел человеком, больше всего мечтающим попасть домой, на родину. Пилат правильно понял суть проблемы, сказал он. С другой стороны, у евреев существует недопонимание ситуации.
— Дело вот в чем. Асмодеи из рода Ирода изначально были самаритянами, жителями Идумеи. Они приняли иудаизм всего век тому назад, так что считать их настоящими евреями нельзя. Они перешли в эту веру из-за политических выгод. Ирод подал пример, и нынешнее поколение подхватило эту идею. Они следуют традиционным религиозным церемониям. А в остальном такие же римляне, как вы и я.
— Они довольно странные люди, как я слышал, — заметил Пилат. — Истинные евреи.
— Я бы сказал, непредсказуемые, — ответил Грат и скривил губы.
— А вот Сеян считает, что людьми легко манипулировать, если знаешь как.
— Сеян был мальчишкой, когда я покинул Рим. Что же, по его мнению, необходимо знать о людях?
— Управлять народом — все равно что править упряжкой коней: бьешь кнутом, сдерживаешь поводьями. Успешно манипулировать людьми может только тот, кто владеет всеми средствами.
Грат моментально ощутил ненамеренный упрек в этом замечании, но, вместо того чтобы показать раздражение, сделал вид, что ему смешно.
— С евреями, господин, всегда получается одинаково. Все равно что скакать на лошади, уши которой плотно прижаты к голове.
Пилат ответил не сразу. Он никогда в жизни не сталкивался с евреем, ни с истинным, ни с каким-либо другим.
— Что ж, с нетерпением жду, когда наберусь у вас опыта, — заметил он после паузы.
— В таком случае должен вас разочаровать. Я отплываю завтра на рассвете.
— Жаль, — пробормотал Пилат, в глубине души очень довольный тем, что может начать править без подсказок этого усталого старика.
Пилат так долго прослужил на острове Капри, что почти позабыл о преимуществах жизни в большом городе. В Кесарии проводились скачки и гладиаторские бои, на улицах выступали фокусники и танцовщики, шли бесконечные театральные представления, комедии и трагедии. Не проходило недели, чтобы новый наместник не принял бы доброй сотни гостей, причем аудиенции носили самый космополитический характер: сегодня он видел римлян, затем — сирийцев, потом египтян или греков. Однажды даже явилась целая делегация посланников парфян, они прибыли засвидетельствовать почтение красавице жене наместника. На самом деле они отдавали дань уважения ее дальнему родственнику, императору Тиберию.
Пилат наслаждался жизнью, впрочем, окончательно соблазнить себя не давал. Его настоящей страстью была работа, и он рьяно взялся за нее, как только корабль Грата покинул гавань. Прокуратора назначали на три года, и при этом подразумевалось, что человек, прослуживший этот срок и возвращающийся в Рим, должен прибыть туда настоящим богачом. Семья разрасталась, средств требовалось все больше и больше, особенно если наместник не хотел прожить остаток жизни где-нибудь в провинции. Кроме того, деньги нужны были, чтобы получить новое назначение.
На Капри Пилат пробыл шесть лет, и все это время строительство там не прекращалось. Жизнь в его гавани царила довольно оживленная, но финансовые возможности были ограничены как числом прибывающих судов, так и тем, что львиная доля недвижимости принадлежала Тиберию, единственному в империи человеку, который не платил вымогателям. Теперь же в полном распоряжении Пилата оказалось три провинции с двумя крупными городами и самой большой гаванью на всем восточном побережье Средиземного моря от Антиохии до Александрии.
