Мэллой закрыл ноутбук — вопросов стало больше, чем вначале, — и покинул отель, чтобы пройтись по знаменитой Банхофштрассе. Сегодня, когда магазины не работали, эта самая дорогая улица Цюриха была почти безлюдна. Тогда он решил прогуляться до банка «Гётц и Риттер», который находился неподалеку от озера. После этого Мэллой поймал такси, два раза проверил, нет ли за ним хвоста, и в начале двенадцатого уже входил в паб «Джеймс Джойс».
Интерьер паба был скопирован с дублинской таверны под названием «Друри». Говорили, что он работал еще в те времена, когда Джеймс Джойс был жив, что казалось Мэллою несколько странным: ведь в это заведение не зашел Леопольд Блум, герой романа «Улисс», во время своих странствований по городу 16 июня 1903 года. Знаменитый ирландский паб доживал свой век, и его уже собирались снести, когда город Цюрих вдруг вспомнил о литературном наследии, приобрел интерьер бара и перенес его в Швейцарию. Напитки здесь обходились в небольшое состояние — хозяева, несомненно, планировали окупить расходы по перевозке, — но медная фурнитура, барная стойка красного дерева и декоративная плитка иола того стоили. По крайней мере, так считал капитан Маркус Штайнер, который и назначил встречу именно здесь, в своей любимой «забегаловке».
Мужчины познакомились лет сорок тому назад, тогда оба были семилетними мальчуганами. Казалось, Маркус с тех пор совсем не изменился — все такой же маленький, худенький и блистательно умный. У него были кудрявые темные волосы и пронзительные карие глаза. Главный его талант заключался в умении напускать на себя самый невинный вид, что бы он при этом ни натворил. Это срабатывало и в те незапамятные времена, когда сердитый продавец выискивал взглядом того, кто посмел стащить у него с лотка несколько яблок, и сейчас, на службе в цюрихской полиции. Обладая физиономией невинного швейцарца, Маркус тем не менее был прирожденным преступником. Но, будучи истинным швейцарцем, он не поддался соблазну, избрав карьеру полицейского чиновника с нормированным рабочим днем и гарантированной пенсией. Он встал на защиту закона и оказался ближе всего к тому, что любил по-настоящему.
В сравнении почти с любой другой страной мира служба швейцарского полицейского скучна до оскомины. Если в Цюрихе раз в месяц происходило убийство, это считалось чем-то совершенно из ряда вон выходящим. Карманники воровали кошельки, а затем в припадке проснувшейся вдруг совести возвращали их по почте, приложив записку с извинениями. Самым удручающим являлся тот факт, что такие редкие преступления, как ограбление квартиры или угон автомобиля, обычно раскрывались бдительными гражданами Швейцарии, а полицейским оставалась лишь нудная бумажная работа по оформлению протокола.
Маркус рассказывал Мэллою о еще более скучных и утомительных занятиях своих коллег. Впрочем, за последние несколько десятилетий Швейцария начала импортировать криминальный элемент, видимо с целью убедить себя, что сталкивается с теми же проблемами, что и весь цивилизованный мир. Сам же Маркус был карманником-любителем, порой по уик-эндам совершал кражи со взломом, а в трех случаях даже становился наемным убийцей; дважды заказчиком выступал Мэллой, который щедро оплачивал услугу, а затем его товарищ назначался ответственным за расследование.
Несколько минут друзья обменивались последними новостями, говорили они и о грядущей свадьбе Мэллоя. Но настало время перейти к делу, и Маркус выложил на стол досье на Роланда Уиллера. Устроились они в одной из роскошных, отделанных кожей кабинок в самом конце зала. Кроме бармена и официантки в баре было еще человек пять. От каждого веяло респектабельностью и большими деньгами Цюриха; кроме того, все посетители сидели в отдалении и слышать разговор не могли.
Пока Мэллой просматривал досье на Уиллера, Маркус объяснил ему, что «Гётц и Риттер» является именно тем, чем себя позиционирует, — небольшим эксклюзивным и чрезвычайно надежным частным банком. За пятьдесят тысяч они позволят клиенту войти через главный вход. За пару миллионов обеспечивается персональное внимание, ну а если счет превышает десять миллионов, в дело вступает сам господин Гётц. На протяжении пяти поколений банком владеют две семьи. А до того Гётц и Риттер продавали солдат-наемников разным монархиям Европы и сколотили значительное состояние в стране, которая вовсе не славилась богатством.
Само собой разумеется, Гётц и Риттер управляли банком, который в Америке не считался бы абсолютно легитимным. В конце девяностых разразился скандал, связанный со счетами жертв холокоста. Правительство США инициировало переговоры о новых соглашениях со Швейцарией, обязывающих все банки этой страны предоставить информацию о любых подозрительных счетах, где могли храниться деньги наркодельцов, террористов и американских граждан, которые укрывали свои накопления от бдительного ока налоговых служб. Теоретически Америке удалось наконец «взломать» хранилище самых богатых в мире преступников. Но на деле транснациональные корпорации сотрудничали крайне неохотно и лишь под угрозой санкций, тогда как частные банки, подобные «Гётц и Риттер», продолжали работать так же, как и последние два столетия.
Правительство Швейцарии издало закон. Банки обязаны его соблюдать. Америка продолжала давить на швейцарские власти, но поскольку процветание страны, иными словами двадцать процентов валового национального продукта, зависело именно от финансов, то битва была проиграна заранее. Центральное правительство Швейцарии назвать сильным никак нельзя. Кроме того, местные жители уже давным-давно пришли к выводу, что смешивать деньги и мораль просто глупо. Вольтер сформулировал подобное отношение задолго до Французской революции. «Если вам довелось увидеть швейцарского банкира, выбрасывающегося из окна, — писал он, — следуйте прямо за ним. По пути к земле вы определенно заработаете изрядную сумму денег». С тех пор мало что изменилось.
— Уиллер — это отдельная история, — сказал Маркус.
Мэллой кивнул и продолжил просматривать отчеты Интерпола о деятельности торговца антиквариатом. Полиция провела ряд расследований, связанных с торговлей краденым, но все они закончились ничем. Впрочем, между строк читалось, что Уиллер пользовался такой поддержкой швейцарских властей, на которую нельзя было рассчитывать ни в одной другой стране. Причина была очевидна: Уиллер переехал в Цюрих в начале девяностых, но на протяжении тридцати лет до этого обзаводился всевозможными деловыми связями. За это время он сделал городу несколько весьма ценных подарков на общую сумму около пятнадцати миллионов долларов — вполне достаточную, чтобы завести друзей на самом верху.
— Он осторожен, — пояснил Штайнер, когда Мэллой отметил, с какой неохотой сотрудничали городские власти с Интерполом в расследованиях, связанных с кражами предметов искусства.
— Хочешь тем самым сказать, что у швейцарцев он не ворует?
Маркус улыбнулся. Именно это он и имел в виду.
— То, чем занимаются люди по ту сторону границы, нас не слишком интересует, Томас.
По отчетам Мэллой понял, что Интерпол подозревал Уиллера также и в собирании предметов искусства с последующей продажей коллекционерам, зачастую и гражданам Швейцарии, из тех, кого не особенно волновало происхождение приобретенных полотен, лишь бы собрание выглядело престижно. Сделка устраивала всех, поскольку швейцарский закон защищал владельцев антиквариата, которые ненамеренно приобрели похищенную собственность, с помощью статуса ограничений сроком на пять лет. С точки зрения цюрихской полиции, принципиальной ошибкой Интерпола в этом вопросе была неспособность доказать связь Уиллера с какими-либо криминальными сообществами Европы. Как и где он находил эти полотна, до сих пор оставалось загадкой. Возможно, он тоже жертва и, сам того не ведая, оказался вовлечен в скупку краденого? Интерпол не мог дать ответа на этот вопрос, а швейцарцы не стали продолжать расследование. Фактически, если не считать досужих слухов — один приятель обсудил с другим кое-какие приобретения, — они твердо придерживались мнения, что против Уиллера нет прямых улик, говорящих о его причастности к чему-либо противозаконному. Следовательно, у полицейских не было никаких оснований выписывать ордера на обыск, прослушивание или задержание этого человека. В равной степени это относилось к его семье и бизнесу.
