Но мешали остатние волхвы-хранители, мешал и сам народ, в коем оставался дух Прави и Лада.
И порешили Тайные маги извести тогда Русь целиком. И наслали полчища готов и гуннов, но выстояли Дажьбожьи сыны, внуки Свароговы, а берендеи сохранили Веды заповедные.
Наслали хазар — разбили и хазар. Двадесять раз попадала Русь под ярмо иноплеменное, и двадесять раз стряхивала его со своих могутных плеч.
Тогда хитрые маги навязали нам веру из Грецколани руками греков ушлых, дабы расколоть Русь изнутри. Пошатнулась вера Прави, сокрылась по пустыням да пещерам, но не исчезла.
Наслали на Русь слуг тартаровых — и снова запылали города и веси, и капища последние, и ушли уцелевшие волхвы-хранители в Китеж-град, город-храм. И от воев Батыевых сей град в озеро ушел, дабы не достали этот священный оплот ни явные, ни тайные вороги и дабы Веру Правую и Знания Подлинные будущим поколениям сохранить и во время нужное явиться в Яви…
Долго еще говорил старец. Закончил далеко за полночь. Андрей молчал. Наконец спросил тихо:
— Мой отец был волхвом?
— Нет, — услышал он. — Твой отец был Посвященным. Хранителем.
— А что было в этой книге, которую я… Которая по моей вине… Вы можете мне сказать?
— Можем, — глядя мимо Андрея, ответствовал старший старец. — Теперь ты тоже Посвященный, и обряд Восхожения вскорости будет завершен. «Петица» есть книга жизни, — тихо произнес он, глядя неотрывно на Андрея. — Сокровенная книга, одна из потаенных ведических книг. Кто ее прочел, у того Лад в душе, Память и Слово. А с ними — и Стезя жизненная явною делается и понятною. А вместе с ней и человек становится Человеком, праведным и честным, даже ежели до того он был бесчестным и кощным. У батюшки твоего хранился ее список. Перевод, сделанный с рунических свитков, находящихся в храме Велеса в граде Китеже. Много в книге «Петице» сакральных откровений, некогда знаемых, а ныне забытых и отрешенных от людей происками Темных и Тайных. Тако же и путь Руси и человека русского в ней предначертан. От прошлого, сокрытого в веках, до будущего, что за многими летами тако же сокрыты. И одним из ее главных откровений является тайна скорого рождения Предтечи от воина, потомка Словена, и девицы…
Напольные часы пробили три пополуночи. Старец замолчал.
— Какой девицы? Вы не сказали, отче, — тихо произнес Андрей.
— Ты все узнаешь после Восхождения, — ответил старец. — И будешь ведать, как тебе поступить, ибо тайну рождения Предтечи и Нового Бога знают теперь Хранители Черного Круга. До сей поры у них не было полного списка «Петицы».
Он отвернулся от поникшего головой Андрея и кивнул брату. Тот потянулся к котомке, стоящей у ног, развязал тесьму и достал небольшую баклажку.
— Сейчас ты выпьешь сурью, и в тебе откроется закрытый доселе канал родовой памяти. Ибо все есть внутри нас, и надо только вспомнить то, что уже знаешь и ведаешь. И откроется тебе Стезя, которую не мы выбираем, но она выбирает нас. И узнаешь ты, как следовать Пути Прави, и получишь Завет.
Когда младший старец открыл пробку баклажки, по комнате распространилось неведомое доселе Андрею благоухание, а из горлышка выбился сноп света, будто в баклажке старцы запрятали кусочек солнца. Достал старец из котомки и чашу, расписанную по краям руническими письменами. Когда наливал в нее сурью, она искрилась и слегка пенилась, и по стенам кабинета плясали солнечные зайчики.
— Пей, — сказал старец и протянул чашу Андрею. Нелидов сделал глоток, другой. Напиток был явно настоян на меде и травах и имел вкус сладкий, но не приторный. А еще он пах степью и волей, ежели, конечно, таковая имеет какой-либо запах. И еще солнцем.
Когда Андрей допил чашу до дна, старцы хором завелеречили-запели:
Гой есе, Велесе!
Быку небесному, медведю лесному да змею родовому,
пастырю Вещему, гусляру истому да воителю грозному,
отцу да попечителю живота всякого,
вдохновителю волхвов, боянов да скоморохов,
великому погубителю к возрождению ведущему,
всегда близкому всегда непостижимому,
старому да юному,
хладному да ярому,
навному да явному,
Велесу тайноликому
слава! Слава! Слава!
Андрей неожиданно понял, что подпевает им. Он откуда-то знал эту молитву, и знал, кажется, очень давно. Не молитву, конечно, а Слово Вещее, прости меня, Матерь Сва.
Утром, когда он проснулся, старцев уже не было.
Он не стал выяснять, куда они подевались, ибо это было неважно. Важно было то, что все сказанное ими было правдой. В этом Андрей не сомневался. И, как сказал старший старец, он уже ведал, как ему поступить.
Глава шестнадцатая
Не в каждой меблирашке для приезжих имеются теплый клозет и чугунная ванна. — Легенда Елизарьева. — «А хари у них — жуть»! — Опытному сыскарю достаточно и неосторожного взгляда. — Роковая встреча. — Без пяти минут покойник. — Последнее, что видел в своей жизни Калина Елизарьев.
Калина Елизарьев, одетый купцом средней руки, ступил на Малую Мещанскую уже без всякой надежды. Шутка ли — отыскать человека в Петербурге! Сие равно, что иголку в стоге сена найти. Да и то — иголку, предмет вполне конкретный и известный. А ты попробуй-ка сыскать человека с приметами предположительными! Предположительно высокий, предположительно худой… Возможно, одет в черный плащ и черную же шляпу-треугол. И, скорее всего, нету у него ногтей на пальцах рук. А как разглядишь эти пальцы, коли все господа ходют в перчатках? Ежели б не сам Павел Андреевич сие приказанье отдал — давно бы плюнул на это безнадежное дело. Однако их высокоблагородие подполковник Татищев личность в их конторе известная, попусту такие приказания отдавать не станет без крайней на то надобности.
Двухэтажный дом Фанинберга на углу Малой Мещанской и Столярного переулка отсвечивал небольшой вывеской между первым и вторым этажами:
МЕБЛИРОВАННЫЯ КОМНАТЫ ДЛЯ ПРИЕЗЖИХ
Калина вздохнул, ступил на небольшое крылечко под ажурным навесом и толкнул входную дверь.
— Чем могу служить? — выкатился навстречу ему пухлый человечек с внимательными глазками и легким акцентом.
— Господин Фанинберг? — спросил Елизарьев, определив в подкатившемся человечке хозяина меблирашек.
— Он самый, — сладко улыбнулся тот. — Желаете снять нумер? У меня вполне приличные комнаты, всегда свежее белье-с и полное отсутствие клопов.
— Это хорошо, — кивнул Калина, оглядывая пустую прихожую и помышляя, как бы ловчее начать нужный разговор.
— Могу предложить вам нумер-люкс, он сейчас свободен, — продолжал сахарно улыбаться Фанинберг. — Семь комнат, теплый клозет, чугунная ванна, обед в нумер и все прочее.
— Благодарствуйте, я…
