Заложив руки в перчатках за спину, Стивенс расхаживал по залу. Он подал знак стоявшему за спиной Анны человеку с кинжалом. Тот вынул у нее изо рта кляп.
– Пьетро!
– Ты не ранена?
– Итак, Виравольта, вот правила игры. За каждую строчку, которую вы напишете, – и постарайтесь, пожалуйста, писать разборчиво и аккуратно, – вы получите право подсказать вашей драгоценной супруге, в каком направлении ей шагать. Но осторожно: некоторые из этих досок уже насквозь прогнили… Они не выдержат ее веса. Не кажется ли вам, что в некотором роде здесь содержится метафора брачного союза? Так что наша авантюра получает немного соли или, скорее, пикантности. Давайте, Виравольта! Вам Безумие, ей Любовь! Удастся ли вам перевести ее на другую сторону пропасти?
– Все будет в порядке, – произнесла Анна сдавленным голосом, выдававшим ее волнение.
– А что я от этого выигрываю? – поинтересовался Пьетро.
– Вы меня спрашиваете? Но, Орхидея… Вы выиграете ее жизнь! Вы понимаете? Если вы напишете нашу басню, а она перейдет через пропасть, она будет жить. Что касается вас… Это, конечно, другое дело.
У Пьетро пересохли губы.
«Нет! Только не она! Все, что угодно, только не она».
Перед его взором возник повешенный в грабовой аллее Ландретто. Смерть в том саду… а сейчас они играют с ней, с ней!
«Сохраняй хладнокровие! Умоляю! Не утрать его в этот момент! Слепое Безумие – поводырь Любви!»
– Отпустите ее, – сказал Пьетро. – Она не имеет никакого отношения ко всему этому.
Он вспотел. Стивенс прокашлялся.
– Не говорите глупостей. Начнем. Вы знаете нашу басню, я в этом уверен. Она, как вам разъяснит находящийся здесь специалист…
Баснописец поклонился, приложив руку к груди.
– Она первая по порядку в первой книге Лафонтена. Ни одна другая не получила столько комментариев. Ваш дорогой Руссо привел ее как пример того, что, по его мнению, нельзя давать читать детям… В очередной раз ее вариант мы находим у Эзопа.
Пьетро покачал головой…
– Стрекоза появляется в «Баснях», так сказать, только один раз. Она символизирует небрежность, беззаботность, непредусмотрительность. Еще один человеческий недостаток… Но в этой басне множество ошибок! Например, стрекоза неустанно трудится, добывая себе пропитание при помощи своего хоботка. Кроме того, она умирает в конце лета. Поэтому она не может испытывать нужду, когда «зима катит в глаза», не говоря уже о том, что муравей, спящий всю зиму, не в состоянии ее услышать. И наконец, муравьи едят совсем не то, что стрекозы! У баснописцев есть право на фантазии. Так сказать, поэтическое право…
«Но о чем это он?» – думал Пьетро.
– Начнем! – повторил Стивенс.
Он остановился.
– Книга первая, басня первая: «Стрекоза и Муравей». Берите перо, Вира вольта.
Дрожащей рукой Виравольта взял в руки перо.
– Вам повезло, – улыбнулся Стивенс. – Вы собственной рукой подпишете смертный приговор французскому королевству.
Пьетро сдержал улыбку. Перо!
То самое, которое у него отобрали. И чернильница тоже…
Он вспомнил афоризм Августина Марьянна: «Перо сильнее шпаги».
«Августин! Благослови вас Бог», – подумал Виравольта.
Он медленно открутил крышечку чернильницы и обмакнул в нее сухой кончик пера.
Острие кинжала дотронулось до ребра Анны, заставляя ее сделать шаг вперед. Она задрожала. Доска затряслась.
Стивенс начал диктовать:
– Пишите.
Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.
Перо повисло над листом.
Пьетро сделал вдох…
– Вы правы, – проговорил он с недоброй улыбкой на лице.
– В каком смысле? – удивился Стивенс.
– В смысле театральности. И облаков дыма.
И все завертелось.
О взрывающемся пере
Особняк Эрбле
Когда волна взрыва ударила по оконным рамам и стеклам двое в кустах подскочили.
Озадаченный Бомарше повернулся к шевалье:
– Это и есть сигнал?
Д'Эон выглядел совершенно сбитым с толку.
– Что нам делать?
По тревоге по направлению к крыльцу бежало около дюжины часовых, патрулировавших замок. Вдруг какой-то незнакомец на бешеной скорости проскакал через парк. Сзади на шее у него болталась треуголка. Лента, которой был подвязан его шиньон, наполовину распустилась. На нем был плащ без обшивки и с круглым воротником, длинными коричневыми рукавами и карманами с треугольными клапанами. Под плащом был камзол персикового цвета, белые панталоны и блестящие сапоги. Лицо его сияло юностью, отвагой и особенно бесшабашностью. Не спешиваясь, он выхватил шпагу и дерзко направил ее на силуэты врагов; это заставило их бросить факелы. Волосы Козимо Виравольты развевались на ветру. Он кричал, чтобы подбодрить себя.
– А это еще кто?
– Не знаю, но он отчаянный. И кажется, он с нами заодно.
Козимо ворвался в крут врагов, размахивая шпагой направо и налево.
Бомарше в свою очередь обнажил шпагу.
– Неплохо.
– Ммм… десятеро против трех… – проговорил д'Эон.
– Ну и денек выдался! Avanti!
[34]
И они бросились в бой.
Взрывающееся перо господина Марьянна сослужило свою службу. Молниеносно развернувшись, Пьетро выверенным жестом бросил его за спину, на пол-, взрыв заставил подскочить Стивенса и Баснописца. В облаке дыма трое их помощников упали на пол перед другими ошеломленными статистами. В ту же секунду Пьетро схватил лежащий на столе кинжал Анны и с поразительной точностью метнул его в человека, стоявшего за его супругой. Кинжал со свистом вонзился ему в горло. Он повалился назад, схватившись руками за шею, из которой фонтаном брызнула кровь. Потеряв равновесие, Анна чуть было не полетела на дно колодца. Она тоже упала, ударившись о бывшую каменную балюстраду лестницы и едва не раскроив себе подбородок. К счастью, она оказалась по ту сторону колодца. Лежа на боку, мужчина извивался от боли и сдавленно хрипел. Доска, на которой она только что стояла, заколебалась, затем обрушилась в бездну, увлекая с собой остальные. Из глубины поднялось облако пыли.
Пользуясь замешательством, Пьетро бросился на своего ближайшего соседа. Он направил его пистолет против него самого, и пуля попала в самое сердце. Затем венецианец схватил его шпагу, это была его собственная шпага с венецианским клинком, которую у него отобрали при поимке.
