– Жильбер де Лафайетт, – сказал он, старательно улыбаясь.
Пьетро также представился, и Брогли продолжал:
– Наш друг присутствовал на ужине, который я давал совсем недавно. Представьте себе, Виравольта, среди гостей были также его королевское высочество герцог Глостер с супругой. Дело в том, что герцог находится в более или менее добровольном изгнании. Его брат, король Георг III, не может примириться с унижением, вызванным его женитьбой. Она – плод тайной страсти Эдварда Уолпола к прачке… Когда у них родилась дочь, разгорелся скандал. Но эта встреча была чрезвычайно полезна. Глостер критикует во всеуслышание политику своего брата в Америке. Он не боится говорить правду о том, как ограничиваются права поселенцев! Он пи тает отвращение к «Закону о чае» и недавно принятым решениям. По его словам, брат забывает о самих принципах, которые способствовали расцвету могущества английской монархии. О чем он говорит? О борьбе восставших! О битве за свободу, Виравольта! Герцог утверждает, что вот-вот разразится война. Благодарю, Жильбер.
Мальчик отошел в сторонку, и Брогли вновь наклонился к Виравольте.
– Да, я знаю, о чем вы думаете, он еще слишком зелен. Но он возмужает, поверьте мне. Сейчас он мечтает о том, чтобы бороться под знаменами восставших. Вот где, скорее всего, будет пролегать наша новая граница! Но вы… Чем вы собираетесь заняться?
Пьетро улыбнулся.
– Еще не знаю. Меня прельщает мысль о возвращении В Венецию. Или же продолжу служить королеве здесь, в Версале.
– Или же присоединяйтесь к нам, – сказал Шарль, тоже улыбаясь.
Он положил руку Виравольте на плечо. Но на этот раз в его жесте не было ничего покровительственного.
– Или же, следовало бы сказать… оставайтесь с нами? Они молча смотрели друг на друга. Затем Шарль вновь зашептал:
– Вы же знаете, мне всегда нужен будет Орхидея для наведения настоящего порядка. Итак, подумайте об Америке… Битва за свободу!
– Я подумаю! – засмеялся Пьетро. – Но скажите мне, Кстати… Как дела у наших друзей… У шевалье д'Эона и господина Бомарше?
– А, эти… Не напоминайте мне о них. Бомарше отправился в Англию, чтобы перехватить пасквиль, оскорбительный для короля и королевы… Он его отыскал и после тысячи приключений, из которых половину он просто выдумал, отправился к Марии Терезии, чтобы положить его к ее ногам в качестве подношения. Она сочла его сумасшедшим. Теперь он не знает, что делать, дабы вернуть королевскую милость. Но видели ли вы его «Севильского цирюльника»?
Успех сногсшибательный. В очередной раз пушечное ядро просвистело прямо у него под носом! У этого человека подлинный талант выходить сухим из воды. Надо не спускать с него глаз… В последнее время он хочет ввязаться в американские дела. Он с нетерпением ждет встречи с тайным депутатом повстанцев, Артуром Ли… Ну а д'Эон, господи… – Граф вздохнул и потер глаза. – Он также уехал в Лондон, но размер пенсии, которую он получил после роспуска Тайной службы, показался ему смехотворным… Он возмущается и требует официальной реабилитации. У него остались важные документы, и он грозит их обнародов ать! Мы попытались его переубедить, он еще может быть полезен. Я подослал к нему Бомарше… Д'Эон обвел его вокруг пальца! Видите ли, Бомарше по-прежнему считает его женщиной. В Лондоне д'Эон позволил ему себя ощупать! Довольно было простейшей уловки, чтобы наш милый друг ничего не заметил. Вы знаете д'Эона. Он еще подлил масла в огонь, сделал вид, что тоже влюблен, позволил называть себя «дра-кончиком»… Бомарше вернулся, будучи уверен, что вскружил ему голову! В Париже поговаривали даже о свадьбе. Ах, вот так бракосочетание! И для какого Фигаро! Мы все еще ведем переговоры. Д'Эон держит оборону на улице Бруер, как в крепости, но я надеюсь, что в скором времени найду выход из положения. А пока в Лондоне держат пари о том, каков его пол, и Бомарше собирает заклады. Если бы вы знали, как они мне надоели… Друг мой, поверьте: опасность еще не миновала.
Шарль был прав: на горизонте вырисовывалась новая угроза. Дел у Тайной службы будет еще много, несмотря на ее упразднение, вполне вероятно, будут еще новые враги, иные клеветнические пасквили, безумные планы, правительственные маневры и горящие миссии, в которые будут замешаны разбойники и переодетые агенты. Политическая кухня. Государственные соображения. Пьетро покачал головой, на губах его играла понимающая улыбка; затем он прогнал свои мысли, чтобы полностью насладиться этим чудесным днем. Через несколько мгновений он вышел из Зеркальной галереи на террасы.
Он окинул взглядом сады. Вазы Войны и Мира. Партер Латоны| Купальня Аполлона на другом конце Прямого Пути; а слева, рядом с оранжереей… Лабиринт. От боскета осталась лишь тень. По приказу короля во всем парке велись работы. Мария Антуанетта меняла старую мечту Перро и Ленотра на сад в своем вкусе. Скоро на месте Лабиринта возникнет английский сад с деревьями и островками, названный «боскетом королевы». Его звери будут забыты. От басен не останется и следа. Восстанавливая боскеты в их изначальных очертаниях, мечтали об иных визуальных удовольствиях, на основе новых рисунков и чертежей. Создадут другие рассадники, для каждой зеленой комнаты восстановят ограды и решетки, очистят все статуи. Гюбер Робер готовил эскизы купален, озер и искусственных ручьев; он будет заниматься парком до и после ремонтных работ.
Версаль изменится, несмотря на свою вечность; tempus fugit,
[56]
и однако в этой смеси быстротечности и постоянства было что-то трогательное.
Так Пьетро стоял на террасе в лучах заходящего солнца; сердце его сжималось от какого-то необъяснимого чувства. Он смотрел на круглые бассейны, на фонтаны.
Королевские фонтаны… Путь мудрости…
Он говорил себе, что жизнь, текущая в его венах, была похожа на эти круги, на эти хрустальные струи. «Прости, – сказал он себе, – я не могу с собой справиться. Я знаю, что придаю всему слишком большое значение! Это сильнее меня…» Дыхание жизни. Поток. Фонтан. Источник. Жизнь. Стремление к Творчеству. Это великое «наперекор смерти» Он вновь подумал о Лафонтене и его «Амуре и Психее».
Бессильна Муза сей поток запечатлеть;
Когда мой трубный глас пронзает небеса,
Воспеть сих мест мне не под силу чудеса.
«В конце концов, – говорил он себе, – я ведь тоже Баснописец. К чему все это? К чему рассказывать себе все эти басни, эти сказки, эти невероятные истории? Откуда эти фантазии о всемогуществе, о том, чтобы стать Богом, эта мечта отдавать, любить и особенно быть любимым! Откуда эта жажда жизни? Во имя удовольствия почувствовать и заставить почувствовать, мечтать и заставить мечтать, верить и заставить верить, предавать, лгать, любить, быть собой, быть другим, чтобы другой стал собой, в конце концов, ради удовольствия просто быть! Быть всеми нами!»
Он вновь вспомнил о записке Баснописца, которая привела его в самый центр садов.
Зеленый театр.
