— Les munitions des pieces de position sont
epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] — сказал в
это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
— Faites avancer celles de la reserve, [Велите
привезти из резервов, ] — сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он
остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него
древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
— Voila une belle mort, [Вот прекрасная
смерть, ] — сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о
нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал
эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только
не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло
голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое,
высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон — его герой, но в эту
минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с
тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с
бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни
стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что
остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и
возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он
так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и
произвести какой-нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его
разжалобивший, слабый, болезненный стон.
— А! он жив, — сказал Наполеон. — Поднять
этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к
маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к
императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он
потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на
носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте.
Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими
ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он
чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся,
— были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
— Надо здесь остановиться: император сейчас
проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
— Нынче так много пленных, чуть не вся русская
армия, что ему, вероятно, это наскучило, — сказал другой офицер.
— Ну, однако! Этот, говорят, командир всей
гвардии императора Александра, — сказал первый, указывая на раненого русского
офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал
в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19-летний мальчик, тоже
раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
— Кто старший? — сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
— Вы командир кавалергардского полка
императора Александра? — спросил Наполеон.
— Я командовал эскадроном, — отвечал Репнин.
— Ваш полк честно исполнил долг свой, — сказал
Наполеон.
— Похвала великого полководца есть лучшая
награда cолдату, — сказал Репнин.
— С удовольствием отдаю ее вам, — сказал
Наполеон. — Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
— II est venu bien jeune se frotter a nous.
[Молод же явился он состязаться с нами. ]
— Молодость не мешает быть храбрым, —
проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
— Прекрасный ответ, — сказал Наполеон. —
Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников
выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его
внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к
нему, употребил то самое наименование молодого человека — jeune homme, под
которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
— Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой
человек? — обратился он к нему, — как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим
князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь,
прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту
минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой
его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким,
справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, — что он не мог отвечать
ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в
сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем
ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в
глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни,
которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл
которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и,
отъезжая, обратился к одному из начальников:
— Пусть позаботятся об этих господах и свезут
их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь
Репнин, — и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и
счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с
него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав
ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить
образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его
опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой
цепочке.
