Князь Андрей с бережливо-нежным выражением
стоял перед нею и говорил ей что-то. Она, подняв голову, разрумянившись и
видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет
какого-то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся
преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил
новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время
игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6-ти роберов делал
наблюдения над ней и своим другом.
«Что-то очень важное происходит между ними»,
думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и
забывать об игре.
После 6-ти роберов генерал встал, сказав, что
эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила
с Соней и Борисом, Вера о чем-то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем.
Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле
них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на
настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и
улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах
вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя
Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера
находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко
бывало) казался смущен.
— Как вы полагаете? — с тонкой улыбкой
говорила Вера. — Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер
людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих
привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один
раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею
любовью. Как вы думаете, князь?
— Я слишком мало знаю вашу сестру, — отвечал
князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение,
— чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится
женщина, тем она бывает постояннее, — прибавил он и посмотрел на Пьера,
подошедшего в это время к ним.
— Да это правда, князь; в наше время, —
продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать
ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего
времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка
имеет столько свободы, что le plaisir d`etre courtisee [удовольствие иметь
поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut
l`avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень
чувствительна. ] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться
князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной
улыбкой.
— Я думаю, никто так не был courtisee
[предметом ухаживанья], как она, — говорила Вера; — но никогда, до самого
последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, —
обратилась она к Пьеру, — даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous
[между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
— Вы ведь дружны с Борисом? — сказала ему
Вера.
— Да, я его знаю…
— Он верно вам говорил про свою детскую любовь
к Наташе?
— А была детская любовь? — вдруг неожиданно
покраснев, спросил князь Андрей.
— Да. Vous savez entre cousin et cousine cette
intimite mene quelquefois a l`amour: le cousinage est un dangereux voisinage,
N`est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит
иногда к любви. Такое родство — опасное соседство. Не правда ли?]
— О, без сомнения, — сказал князь Андрей, и
вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен
быть осторожным в своем обращении с своими 50-ти-летними московскими кузинами,
и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в
сторону.
— Ну что? — сказал Пьер, с удивлением
смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он
вставая бросил на Наташу.
— Мне надо, мне надо поговорить с тобой, —
сказал князь Андрей. — Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех
масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения
любимой женщине). — Я… Но нет, я после поговорю с тобой… — И с странным блеском
в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле
нее. Пьер видел, как князь Андрей что-то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала
ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру,
настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и
полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не
сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие
вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и
карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного
еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал
подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами
и спора о чем-нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему-то
Берг привлек Пьера.
Глава 22
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым
обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь
Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе
Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался
страх перед чем-то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и
серьезно-строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей,
и робко и притворно начинала какой-нибудь ничтожный разговор, как скоро он
оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда
она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты
оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она
чувствовала, что ему нужно было сказать ей что-то, но что он не мог на это
решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня
подошла к Наташе и шопотом сказала:
— Ну что?
— Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня
теперь. Это нельзя говорить, — сказала Наташа.
