Графиня прослезилась и молча соображала
что-то.
— Часто думаю, может, это и грех, — сказала
княгиня, — а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это
огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только
начинать жить.
— Он, верно, оставит что-нибудь Борису, —
сказала графиня.
— Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти
богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё-таки поеду сейчас к нему с Борисом и
прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё
равно, когда судьба сына зависит от этого. — Княгиня поднялась. — Теперь два
часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни,
умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним
вышла в переднюю.
— Прощай, душа моя, — сказала она графине,
которая провожала ее до двери, — пожелай мне успеха, — прибавила она шопотом от
сына.
— Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere?
— сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. — Коли ему лучше, зовите Пьера
ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma
chere. Ну, посмотрим, как-то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова
такого обеда не бывало, какой у нас будет.
Глава 15
— Mon cher Boris, [Дорогой Борис, ] — сказала
княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они
сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа
Кирилла Владимировича Безухого. — Mon cher Boris, — сказала мать, выпрастывая
руку из-под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына,
— будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё-таки тебе крестный
отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как
ты умеешь быть…
— Ежели бы я знал, что из этого выйдет
что-нибудь, кроме унижения… — отвечал сын холодно. — Но я обещал вам и делаю
это для вас.
Несмотря на то, что чья-то карета стояла у
подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о
себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах),
значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или
графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их
сиятельство никого не принимают.
— Мы можем уехать, — сказал сын по-французски.
— Mon ami! [Друг мой!] — сказала мать
умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение
могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели,
вопросительно смотрел на мать.
— Голубчик, — нежным голоском сказала Анна
Михайловна, обращаясь к швейцару, — я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень
болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А
мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит.
Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и
отвернулся.
— Княгиня Друбецкая к князю Василию
Сергеевичу, — крикнул он сбежавшему сверху и из-под выступа лестницы
выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного
шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в
своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
— Mon cher, voue m`avez promis, [Мой друг, ты
мне обещал, ] — обратилась она опять к сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в
покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину
комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого
официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в
бархатной шубке, с одною звездой, по-домашнему, вышел, провожая красивого
черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор
Lorrain.
— C`est donc positif? [Итак, это верно?] —
говорил князь.
— Mon prince, «errare humanum est», mais…
[Князь, человеку ошибаться свойственно. ] — отвечал доктор, грассируя и
произнося латинские слова французским выговором.
— C`est bien, c`est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий
поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним.
Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и
слегка улыбнулся.
— Да, в каких грустных обстоятельствах
пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? — сказала она, как
будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения,
посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не
отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал
движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
— Неужели? — воскликнула Анна Михайловна. —
Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, — прибавила она, указывая на
Бориса. — Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
— Верьте, князь, что сердце матери никогда не
забудет того, что вы сделали для нас.
— Я рад, что мог сделать вам приятное,
любезная моя Анна Михайловна, — сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и
голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной
еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
— Старайтесь служить хорошо и быть достойным,
— прибавил он, строго обращаясь к Борису. — Я рад… Вы здесь в отпуску? —
продиктовал он своим бесстрастным тоном.
— Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб
отправиться по новому назначению, — отвечал Борис, не выказывая ни досады за
резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и
почтительно, что князь пристально поглядел на него.
— Вы живете с матушкой?
— Я живу у графини Ростовой, — сказал Борис,
опять прибавив: — ваше сиятельство.
— Это тот Илья Ростов, который женился на
Nathalie Шиншиной, — сказала Анна Михайловна.
