Глава 24
Обручения не было и никому не было объявлено о
помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что
так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил,
что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и
предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она
не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою
разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь
Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как
жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между
князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем
прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг
друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга,
когда были еще ничем, теперь оба они чувствовали себя совсем другими
существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в
семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался
человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с
гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой
же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После
нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем
прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел
говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с
Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому,
как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд
князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и
князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и
столкновение в 1805-м году между Андреем и Николаем, и еще много других
предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость,
которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все
молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё
также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и
совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его
чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать
про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что
особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
— Отчего? — испуганно сказала Наташа.
— Я не могу отнять его у деда и потом…
— Как бы я его любила! — сказала Наташа,
тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов
обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею,
целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы
Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть
лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не
нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с
гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала,
что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала
себя: «Что он ищет во мне? Чего-то он добивается своим взглядом! Что, как нет
во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей
безумно-веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и
смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он
смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она
чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы
мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел
и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь
Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых.
Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с
Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к
ним.
— Вы ведь давно знаете Безухого? — спросил он.
— Вы любите его?
— Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала
рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на
него.
— Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, —
сказал князь Андрей. — Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу,
Натали, — сказал он вдруг серьезно; — я уеду, Бог знает, что может случиться.
Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, — чтобы ни
случилось с вами, когда меня не будет…
— Что ж случится?…
— Какое бы горе ни было, — продолжал князь
Андрей, — я вас прошу, m-lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему
одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое
золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей
не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом.
Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому,
занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее.
Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее
руку. — Не уезжайте! — только проговорила она ему таким голосом, который
заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который
он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько
дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только
говорила иногда: — Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так
же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала
такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети
с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
