— Вот в этом колене не то делает, — вдруг с
энергическим жестом сказал дядюшка. — Тут рассыпать надо — чистое дело марш —
рассыпать…
— А вы разве умеете? — спросила Наташа. —
Дядюшка не отвечая улыбнулся.
— Посмотри-ка, Анисьюшка, что струны-то целы
что ль, на гитаре-то? Давно уж в руки не брал, — чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой
поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль,
костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле.
Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару
повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один
звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом
отделывать известную песню: По у-ли-и-ице мостовой. В раз, в такт с тем
степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны),
запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и
закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто,
старательно и энергически-твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным
взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть-чуть что-то
смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда,
когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось
что-то.
— Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, —
закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку
и поцеловала его. — Николенька, Николенька! — говорила она, оглядываясь на
брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки.
Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось
опять в дверях и из-за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит:
девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул
плечами.
— Ну, ну, голубчик, дядюшка, — таким умоляющим
голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и
как будто в нем было два человека, — один из них серьезно улыбнулся над
весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
— Ну, племянница! — крикнул дядюшка взмахнув к
Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был
накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала
движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того
русского воздуха, которым она дышала — эта графинечка, воспитанная
эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de
chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые,
неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только
она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который
охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает,
прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне
точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый
для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую,
грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая
умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в
матери, и во всяком русском человеке.
— Ну, графинечка — чистое дело марш, —
радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. — Ай да племянница! Вот только
бы муженька тебе молодца выбрать, — чистое дело марш!
— Уж выбран, — сказал улыбаясь Николай.
— О? — сказал удивленно дядюшка, глядя
вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула
головой.
— Еще какой! — сказала она. Но как только она
сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила
улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как
будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости.
Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало
серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. — Не думать, не сметь думать
об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его
сыграть еще что-нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом,
помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным
и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что
напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев — так
только, для складу. От этого-то этот бессознательный напев, как бывает напев
птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения
дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только
на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к
песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали
линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не
знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в
линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с
ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо
было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
— Прощай, племянница дорогая, — крикнул из
темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел:
«Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные
огоньки и весело пахло дымом.
— Что за прелесть этот дядюшка! — сказала
Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
— Да, — сказал Николай. — Тебе не холодно?
— Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, —
с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были;
только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой
душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни?
Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к
дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она
ловила всю дорогу и наконец поймала.
— Поймала? — сказал Николай.
— Ты об чем думал теперь, Николенька? —
спросила Наташа. — Они любили это спрашивать друг у друга.
