— Пропадал, — отвечал Шиншин. — На Кавказе
был, а там бежал, и, говорят, у какого-то владетельного князя был министром в
Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни!
Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов, ] да и кончено. У нас теперь нет слова
без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, — говорил Шиншин. —
Долохов, да Курагин Анатоль — всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама
с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой
была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым
шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи,
жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа
уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с
графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня
Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись,
заговорил с ней.
— Давно пожаловали, графиня? — заговорил он. —
Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой
привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, — говорил Илья Андреич. — Граф
Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
— Да, он хотел зайти, — сказала Элен и
внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
— Ведь хороша? — шопотом сказал он Наташе.
— Чудо! — сказала Наташа, — вот влюбиться
можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка
капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась
занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и
партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все
женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили
всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.
Глава 9
На сцене были ровные доски по средине, с боков
стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на
досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна,
очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к
которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что-то. Когда они
кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел
мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом
и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один,
потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал
перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта,
чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали
хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных,
стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в
котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла
следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только
крашеные картоны и странно-наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно
двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было
представлять, но всё это было так вычурно-фальшиво и ненатурально, что ей
становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг
себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения,
которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на
сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это
так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды
припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на
свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой,
не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и
теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало-по-малу начинала приходить в давно
не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что
перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно,
без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и
пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко
от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло,
ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была
ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!»
прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа
посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно
красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их
ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на
петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и
эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна,
ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы
такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что
действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и
высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на
Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи,
тряхнул ей головой и наклонясь спросил что-то, указывая на Наташу.
— Mais charmante! [Очень мила!] — сказал он,
очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его
губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно
толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он,
весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
— Как похожи брат с сестрой! — сказал граф. —
И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу
какую-то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась
именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали,
перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто
принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и
Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с
веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того
самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения,
в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем
улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
