— А знаете, графиня, — сказал он, вдруг
обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, — у нас устраивается карусель
в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у
Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? — проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с
лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он
восхищается ею. Ей было это приятно, но почему-то ей тесно и тяжело становилось
от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он
смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше
смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что
между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда
чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять
минут чувствовала себя страшно-близкой к этому человеку. Когда она
отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не
поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала,
что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен
и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята
разговором с каким-то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца
ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и
рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время
которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее,
Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва.
Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что-то неприличное она
делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
— Сначала мне мало нравилась, потому что, что
делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины, ] не
правда ли? Ну а теперь очень нравится, — сказал он, значительно глядя на нее. —
Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, — сказал он, и, протянув руку к ее
букету и понижая голос, сказал: — Vous serez la plus jolie. Venez, chere
comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая.
Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок. ]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же
как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный
умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что
он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так
близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо
поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не
оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и
добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и
он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и
ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из
ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже
подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней,
уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о
княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё
то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой-то чорт, который
пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился
туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что-то волновало и мучило
ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила
глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету
и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа,
взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно
улыбаясь, смотрел на нее.
Только приехав домой, Наташа могла ясно
обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась,
и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и
раскрасневшись выбежала из комнаты. — «Боже мой! Я погибла! сказала она себе.
Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв
раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с
нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала.
Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале,
где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с
блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в
восторге кричали браво, — там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и
просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. — «Что это такое?
Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения
совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была
бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим
строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее
признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет?
спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура,
что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не
вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она
себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что
князь Андрей может любить меня и такою. Но какою такою? Ах Боже, Боже мой!
зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой-то инстинкт
говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было — инстинкт говорил
ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в
своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе
лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как
он пожал ее руку.
Глава 11
Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец
отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами
и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз
платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность
адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там
наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где
остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к
нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему
деньги.
