Один из говоривших был штатский, с
морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к
старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на
отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь,
порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный
брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он,
казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский
офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины
рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из
красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым
Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню,
называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое
приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень
любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух
говорливых собеседников.
— Ну, как же, батюшка, mon tres honorable
[почтеннейший] Альфонс Карлыч, — говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем
и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными
французскими фразами. — Vous comptez vous faire des rentes sur l`etat, [Вы
рассчитываете иметь доход с казны, ] с роты доходец получать хотите?
— Нет-с, Петр Николаич, я только желаю
показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь
сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и
учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно
молчал, пока говорили о чем-нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И
молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в
других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он
начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
— Сообразите мое положение, Петр Николаич:
будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине
поручика; а теперь я получаю двести тридцать, — говорил он с радостною,
приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно,
что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных
людей.
— Кроме того, Петр Николаич, перейдя в
гвардию, я на виду, — продолжал Берг, — и вакансии в гвардейской пехоте гораздо
чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей.
А я откладываю и еще отцу посылаю, — продолжал он, пуская колечко.
— La balance у est… [Баланс установлен…] Немец
на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица, ] —
перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что
Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни
равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже
выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного
командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть
ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг,
видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что
у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было
так мило-степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он
обезоруживал своих слушателей.
— Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии,
везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, — сказал Шиншин, трепля его по плечу
и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и
гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда
собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске,
а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что
они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и
изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются
догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или
кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко
сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу.
Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя,
как бы отыскивая кого-то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был
стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю
с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека,
недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
— Вы недавно приехали? — спрашивала у него
графиня.
— Oui, madame, [Да, сударыня, ] — отвечал он,
оглядываясь.
— Вы не видали моего мужа?
— Non, madame. [Нет, сударыня. ] — Он
улыбнулся совсем некстати.
— Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю,
очень интересно.
— Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной.
Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев
к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только
односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a
ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это
было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех
сторон. Графиня встала и пошла в залу.
— Марья Дмитриевна? — послышался ее голос из
залы.
— Она самая, — послышался в ответ грубый
женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых
старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего
тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову,
оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава
своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по-русски.
— Имениннице дорогой с детками, — сказала она
своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. — Ты что, старый
греховодник, — обратилась она к графу, целовавшему ее руку, — чай, скучаешь в
Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки
подрастут… — Она указывала на девиц. — Хочешь — не хочешь, надо женихов искать.
