Несущие, в числе которых была и Анна
Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из-за спин и
затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи
больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая
курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно-широким лбом и скулами,
красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не
обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому
три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно
покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал,
на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой
кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки
Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите. ] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на
которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только-что
совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой
на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле
ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем
взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд
ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть
куда-нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему
делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну.
Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного
и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не
зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой
руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно
посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна
глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал
садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно.
Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять
симметрично-наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что
неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя
все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф
смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна
Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой
последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые
показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа
появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут
только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из
перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна
старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему,
указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя
Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение.
Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у
изголовья постели.
— На другой бочок перевернуться хотят, —
прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело
графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука
его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить
ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту
безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в
эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера,
опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая,
страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным
бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в
груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на
бок к стене. Он вздохнул.
— Il est assoupi, [Он задремал, ] — сказала
Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. — Аllons. [Пойдем. ]
Пьер вышел.
Глава 24
В приемной никого уже не было, кроме князя
Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем-то
оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они
замолчали. Княжна что-то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
— Не могу видеть эту женщину.
— Catiche a fait donner du the dans le petit
salon, — сказал князь Василий Анне Михайловне. — Allez, ma pauvre Анна
Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь
велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна,
подкрепили себя, а то вас не хватит. ]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с
чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon.
[маленькую гостиную. ]
— II n`y a rien qui restaure, comme une tasse
de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет
после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю. ] — говорил
Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки,
китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором
стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить
свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту
маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов
в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой
зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на
голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные
зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва
освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно
стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом
переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что
никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в
спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно
на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в
приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это
было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле
княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
— Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и
что ненужно, — говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном
состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
