— Ну, новенького ты мне ничего не сказал. — И
старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: — Dieu sait quand
reviendra. — Иди в cтоловую.
Глава 27
В назначенный час, напудренный и выбритый,
князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m-lle Бурьен и
архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему
положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь.
Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к
столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле
Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди
равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с
тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно-высокой, как и все
комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым
стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и
постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой
должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него,
золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую
напротив такой же громадной рамы с дурно-сделанным (видимо, рукою домашнего
живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был
происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей
смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем
видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
— Как я узнаю его всего тут! — сказал он
княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата.
Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней
благоговение, которое не подлежало обсуждению.
— У каждого своя Ахиллесова пятка, — продолжал
князь Андрей. — С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой
мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений
своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые
шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно
своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку
дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и
тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из-под висячих
густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились
на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое
испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое
возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом
неловким движением потрепал ее по затылку.
— Я рад, я рад, — проговорил он и, пристально
еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. — Садитесь,
садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант
отодвинул для нее стул.
— Го, го! — сказал старик, оглядывая ее
округленную талию. — Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он
всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
— Ходить надо, ходить, как можно больше, как
можно больше, — сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела
слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и
княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще
более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские
сплетни.
— La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu
son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина,
бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои, ] — говорила она,
всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё
строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и
составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу
Ивановичу.
— Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте-то
нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в
третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его
пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда
это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен
для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не
зная, что из этого выйдет.
— Он у меня тактик великий! — сказал князь
сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и
нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден
не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и
азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный
французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и
Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких
политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая-то
кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают
дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с
видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
— Всё кажется хорошим, что было прежде, —
сказал он, — а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил
Моро, и не умел из нее выпутаться?
— Это кто тебе сказал? Кто сказал? — крикнул
князь. — Суворов! — И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. —
Суворов!.. Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в
плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели
хофс-кригс-вурст-шнапс-рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти
хофс-кригс-вурст-раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле
Кутузову сладить? Нет, дружок, — продолжал он, — вам с своими генералами против
Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя
своих побиваша. Немца Палена в Новый-Йорк, в Америку, за французом Моро
послали, — сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано
Моро вступить в русскую службу. — Чудеса!.. Что Потемкины, Суворовы, Орловы
разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил.
Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!..
— Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения
были хороши, — сказал князь Андрей, — только я не могу понять, как вы можете
так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё-таки великий
полководец!
