— Если вы, милостивый государь, — заговорил он
пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, — хотите быть шутом, то я вам в
этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой
раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой
выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
— Что ж, я поздравил только, — сказал Жерков.
— Я не шучу с вами, извольте молчать! —
крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не
находившего, что ответить.
— Ну, что ты, братец, — успокоивая сказал
Несвицкий.
— Как что? — заговорил князь Андрей,
останавливаясь от волнения. — Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим
своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче,
или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes
massacres et l`ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour
rire, — сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. —
C`est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un
ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная
нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному
мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам,
не вам. ] Мальчишкам только можно так забавляться, — сказал князь Андрей
по-русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков
мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но
корнет повернулся и вышел из коридора.
Глава 4
Гусарский Павлоградский полк стоял в двух
милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен
был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову,
известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена
лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в
Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной
квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона
походная жизнь спокойно шла по-старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты,
еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с
фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь,
гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая
расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
— А, Бондаренко, друг сердечный, — проговорил
он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. — Выводи, дружок, — сказал он с
тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые
люди, когда они счастливы.
— Слушаю, ваше сиятельство, — отвечал хохол,
встряхивая весело головой.
— Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко
уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и
что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и
остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам
себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами.
Хозяин-немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз,
выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал
Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut
Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в
приветствии молодого человека.
— Schon fleissig! [Уже за работой!] — сказал
Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного
лица. — Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы!
Ура Русские! Император Александр ура!] — обратился он к немцу, повторяя слова,
говоренные часто немцем-хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери
коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
— Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул
фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не
было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой
коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с
счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли
головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись — немец в коровник, а
Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
— Что барин? — спросил он у Лаврушки,
известного всему полку плута-лакея Денисова.
— С вечера не бывали. Верно, проигрались, —
отвечал Лаврушка. — Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до
утра нет, значит, продулись, — сердитые придут. Кофею прикажете?
— Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! —
сказал он, — теперь беда. — Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося
домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими
черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый
ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая
гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
— Лавг`ушка, — закричал он громко и сердито. —
Ну, снимай, болван!
— Да я и так снимаю, — отвечал голос Лаврушки.
— А! ты уж встал, — сказал Денисов, входя в
комнату.
— Давно, — сказал Ростов, — я уже за сеном
сходил и фрейлен Матильда видел.
— Вот как! А я пг`одулся, бг`ат, вчег`а, как
сукин сын! — закричал Денисов, не выговаривая р. — Такого несчастия! Такого
несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и
выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами
лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
— Чог`т меня дег`нул пойти к этой кг`ысе
(прозвище офицера), — растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. —
Можешь себе пг`едставить, ни одной каг`ты, ни одной, ни одной каг`ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку,
сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
— Семпель даст, паг`оль бьет; семпель даст,
паг`оль бьет.
