Но фурштат, не обращая внимания на
наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: — Эй!
землячки! держись влево, постой! — Но землячки, теснясь плечо с плечом,
цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой.
Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны
Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна
другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат,
кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из-под киверов лица с
широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно-усталыми выражениями и
движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между
однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса,
протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат
физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами
пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке,
окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская,
наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
— Вишь, их, как плотину, прорвало, — безнадежно
останавливаясь, говорил казак. — Много ль вас еще там?
— Мелион без одного! — подмигивая говорил
близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним
проходил другой, старый солдат.
— Как он (он — неприятель) таперича по мосту
примется зажаривать, — говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, —
забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал
на повозке.
— Куда, чорт, подвертки запихал? — говорил
денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли
веселые и, видимо, выпившие солдаты.
— Как он его, милый человек, полыхнет
прикладом-то в самые зубы… — радостно говорил один солдат в высоко-подоткнутой
шинели, широко размахивая рукой.
— То-то оно, сладкая ветчина-то. — отвечал
другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого
ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
— Эк торопятся, что он холодную пустил, так и
думаешь, всех перебьют. — говорил унтер-офицер сердито и укоризненно.
— Как оно пролетит мимо меня, дяденька,
ядро-то, — говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат,
— я так и обмер. Право, ей-Богу, так испужался, беда! — говорил этот солдат,
как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала
повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на
паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец,
привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела
женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая
девушка-немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся
жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка,
двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум
женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об
этой женщине.
— Ишь, колбаса-то, тоже убирается!
— Продай матушку, — ударяя на последнем слоге,
говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и
испуганно шел широким шагом.
— Эк убралась как! То-то черти!
— Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
— Видали, брат!
— Куда вы? — спрашивал пехотный офицер, евший
яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не
понимает.
— Хочешь, возьми себе, — говорил офицер,
подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все,
бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они
проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все
остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной
повозке, и вся толпа должна была ждать.
— И что становятся? Порядку-то нет! — говорили
солдаты. — Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он
мост подожжет. Вишь, и офицера-то приперли, — говорили с разных сторон
остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий
вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего-то большого
и чего-то шлепнувшегося в воду.
— Ишь ты, куда фатает! — строго сказал близко
стоявший солдат, оглядываясь на звук.
— Подбадривает, чтобы скорей проходили, —
сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что
это было ядро.
— Эй, казак, подавай лошадь! — сказал он. —
Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не
переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему
дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие
не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
— Несвицкий! Несвицкий! Ты, г`ожа! —
послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати
шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного,
лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки-накинутом на плече ментике Ваську
Денисова.
— Вели ты им, чег`тям, дьяволам, дать дог`огу,
— кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя
своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из
ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою
рукой.
— Э! Вася! — отвечал радостно Несвицкий. — Да
ты что?
— Эскадг`ону пг`ойти нельзя, — кричал Васька
Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного
Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая,
брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и,
казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил
седок. — Что это? как баг`аны! точь-в-точь баг`аны! Пг`очь… дай дог`огу!.. Стой
там! ты повозка, чог`т! Саблей изг`ублю! — кричал он, действительно вынимая
наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на
друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
— Что же ты не пьян нынче? — сказал Несвицкий
Денисову, когда он подъехал к нему.
