— Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, —
проворчал он. — Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз,
отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением
вспоминая мельчайшие подробности этой унизи-тельной сцены, поскакал дальше к
той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к
первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что-нибудь и
привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа
мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый
ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось
красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что-то сочным ртом и махая
руками, звал его к себе.
— Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли?
Иди скорее, — кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и
еще другого адъютанта, закусывавших что-то. Они поспешно обратились к
Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему
лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это
особенно заметно было на всегда-смеющемся лице Несвицкого.
— Где главнокомандующий? — спросил Болконский.
— Здесь, в том доме, — отвечал адъютант.
— Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? —
спрашивал Несвицкий.
— Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме
того, что я насилу добрался до вас.
— А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над
Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, — сказал Несвицкий. — Да садись
же, поешь чего-нибудь.
— Теперь, князь, ни повозок, ничего не
найдете, и ваш Петр Бог его знает где, — сказал другой адъютант.
— Где ж главная квартира?
— В Цнайме ночуем.
— А я так перевьючил себе всё, что мне нужно,
на двух лошадей, — сказал Несвицкий, — и вьюки отличные мне сделали. Хоть через
Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так
вздрагиваешь? — спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от
прикосновения к лейденской банке.
— Ничего, — отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем
столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
— Что главнокомандующий здесь делает? —
спросил он.
— Ничего не понимаю, — сказал Несвицкий.
— Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и
мерзко, — сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых
замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей
вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем
Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого
Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на
перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо
Козловского было измученное — он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на
князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
— Вторая линия… Написал? — продолжал он,
диктуя писарю, — Киевский гренадерский, Подольский…
— Не поспеешь, ваше высокоблагородие, —
отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из-за двери слышен был в это время
оживленно-недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом.
По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по
непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели
так близко от главнокомандующего на полу около кадушки, и по тому, что казаки,
державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, — по всему этому князь
Андрей чувствовал, что должно было случиться что-нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к
Козловскому с вопросами.
— Сейчас, князь, — сказал Козловский. —
Диспозиция Багратиону.
— А капитуляция?
— Никакой нет; сделаны распоряжения к
сражению.
Князь Андрей направился к двери, из-за которой
слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в
комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на
пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но
по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что
мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он
прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
— Ну, что, кончил? — обратился он к
Козловскому.
— Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом
твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за
главнокомандующим.
— Честь имею явиться, — повторил довольно
громко князь Андрей, подавая конверт.
— А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
— Ну, князь, прощай, — сказал он Багратиону. —
Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы
показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой,
на которой было кольцо, видимо-привычным жестом перекрестил его и подставил ему
пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
— Христос с тобой! — повторил Кутузов и
подошел к коляске. — Садись со мной, — сказал он Болконскому.
— Ваше высокопревосходительство, я желал бы
быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
— Садись, — сказал Кутузов и, заметив, что
Болконский медлит, — мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько
минут.
— Еще впереди много, много всего будет, —
сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что
делалось в душе Болконского. — Ежели из отряда его придет завтра одна десятая
часть, я буду Бога благодарить, — прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
