Фрэнк Беллами стукнул кулаком по подоконнику.
— Черт! Они перешли на немецкий!
— О чем они лопочут? — спросил Боб.
— А я почем знаю! Или я, по-твоему, рылом на фрица смахиваю?
Боб выглядел растерянным.
— Как быть? Продолжаем записывать?
— Ясное дело. Потом сдадим пленку в контору, и кто-нибудь все это переведет. — Он скорчил гримасу. — У нас там теперь столько немцев, что это будет совсем не трудно.
Агент прильнул лбом к окну и застыл, наблюдая через запотевшее от его дыхания стекло за двумя пожилыми мужчинами, чем-то напоминавшими братьев, которые продолжали вести беседу в саду дома 112 по Мерсер-стрит.
I
На улице было столпотворение. Раздолбанные легковушки, грохочущие и гремящие грузовики и чадящие дымом автобусы, нетерпеливо сигналя и агрессивно рыча моторами, хаотично сновали в плотном потоке, который двигался по грязному, заляпанному машинным маслом асфальту. Жаркий воздух позднего утра был насыщен едкими запахами дизельных выхлопов. Над обветшавшими, требующими ремонта зданиями висела густая пелена смога. Нечто упадническое сквозило в этой картине: древний город упорно цеплялся за будущее.
Зеленоглазый шатен, сойдя со ступеней парадного входа в музей, в нерешительности озирался, выбирая, куда направиться. Перед ним простиралась обширная Мидан Тахрир, забитая транспортом настолько, что о перспективе приткнуться в одной из кафешек и любоваться оттуда парадом автометаллолома не хотелось даже думать. Мужчина посмотрел налево. Можно, конечно, прогуляться по Каср-эль-Нил и выпить чая с пирожными в «Групис корнер», но разыгравшийся аппетит пирожными вряд ли утолишь. Как вариант — его взор обратился вправо — пойти на Корниш-эль-Нил — набережную, где находится роскошный отель, в котором он остановился, там полно отличных ресторанов с великолепным видом на Нил и пирамиды.
— Вы в первый раз в Каире?
Зеленоглазый шатен обернулся на голос.
— Что, извините?
— Вы впервые в Каире?
Голос принадлежал вышедшей из музея высокой женщине с длинными черными волосами и глазами загадочного янтарно-карего цвета. На ее чувственных полных губах, окрашенных алой помадой, светилась обворожительная улыбка. На даме был серый деловой костюм, облегавший совершенные формы, черные туфли на высоком каблуке, которые подчеркивали модельную стройность ног, и скромные рубиновые серьги в ушах.
Одним словом — диво экзотической красоты.
— Уф… нет, — запинаясь, ответил мужчина. — Я бывал здесь неоднократно.
Продолжая улыбаться, женщина протянула руку.
— Меня зовут Ариана. Ариана Пакраван. — Они пожали друг другу руки, и Ариана лукаво спросила: — А своего имени вы мне не назовете?
— Ой, извините. Меня зовут Томаш. Томаш Норонья.
— Очень приятно, Томас.
— Томаш, — поправил он. — И ударение не на О, а на А: Томаш.
— Томаш, — попыталась она воспроизвести его произношение.
— Правильно. Арабским женщинам почему-то всегда с трудом дается мое имя.
— Гм… а кто вам сказал, что я арабка?
— Разве нет?
— Случайно нет. Я иранка.
— Вот как! — рассмеялся Томаш. — А я и не знал, что иранки такие красивые.
— Вы, я вижу, дамский угодник.
— Извините, не удержался.
— Не извиняйтесь. Еще Марко Поло отмечал, что самые красивые женщины в мире — это иранки.
Томаш оценивающим взглядом скользнул по ее ладно сидящему костюму.
— Вы такая современная! Для уроженки Ирана это просто поразительно.
— Я… как бы это сказать… особый случай. — Ариана задумчиво посмотрела на беспорядочное скопление автомобилей на площади. — Послушайте, а вы не хотите перекусить?
— Не хочу ли я перекусить? Да, разрази меня гром, я быка бы съел!
— Тогда пойдемте, я отвезу вас туда, где можно отведать блюда местной кухни.
Такси направлялось в восточную часть города — заповедный исламский Каир. Миновав широкие проспекты центра египетской столицы, автомобиль углубился в лабиринт узких улочек. Жизнь здесь кипела и бурлила. За окнами мелькали пешеходы в галабийях
[3]
, запряженные осликами повозки, велосипедисты, лоточники, тележки с едой, размахивающие своим товаром торговцы папирусами. Всюду теснились магазинчики с утварью из латуни и меди, кожаными изделиями, коврами, тканями и подделками под антиквариат. На террасах закусочных посетители курили кальян. В воздухе стоял крепкий аромат жареной снеди, шафрана, куркумы и душистого перца.
Они вышли из машины у двери ресторана на Мидан Хуссейн, небольшой площади с зеленым сквером в тени стройного минарета.
— Эта мечеть — главная святыня Каира, — указала на здание на другой стороне улицы иранка. — Называется Сайидна Аль-Хуссейн. По преданию, в ней хранится голова Хуссейна — одна из наиболее чтимых реликвий ислама.
— А кто он такой?
— Хуссейн? — удивилась Ариана. — Вы не знаете, кем был Хуссейн? О, Аллах! Это… это внук пророка Мухаммеда. Хуссейн стоял у истоков великого раскола исламского мира. Исповедующие ислам, как вам известно, делятся на суннитов и шиитов. И реликвия эта имеет для шиитов огромное значение.
— А вы? Кто вы?
— Я — иранка.
— Да, но шиитка или суннитка?
— В Иране, мой любезный собеседник, мы почти все шииты.
— То есть лично для вас эта мечеть — святыня?
— Да. Когда приезжаю в Каир, по пятницам я молюсь здесь. Как и тысячи других мусульман.
Томаш осмотрел фасад мечети.
— Я хотел бы зайти.
— Вам это запрещено. Мечеть почитается священной, и входить в нее дозволено только мусульманам. Неверные не должны переступать ее порог.
— Вот оно как! — воскликнул Томаш, напуская на себя огорченный вид. — А откуда вы знаете, что я неверный?
Ариана посмотрела на него из-под ресниц, неуверенная, правильно ли она поняла смысл его вопроса.
— А разве это не так?
Томаш расхохотался.
— Так, конечно так! — подтвердил он, все еще смеясь. — Очень неверный. — И, указывая жестом на вход в ресторан, предложил: — А посему, не лучше ли нам пойти сюда, как вы считаете?
Обстановка в «Абу-Хуссейне», по сравнению с большинством египетских ресторанов, приближалась к западным стандартам. На всех столиках были безукоризненно чистые скатерти, а кондиционер работал, что в этом городе является немаловажной деталью, на полную мощность, наполняя помещение приятной прохладой.
