— Ну, если честно, то несколько дней кормежка действительно была отвратительной…
Граса подняла правую руку ладонью вперед.
— Ага! Значит, мне не показалось! Я оказалась права! У тебя просто бзик — просиживаешь целыми днями напролет в библиотеках да музеях и забываешь пообедать… а потом… потом… — рука ее опустилась в сторону Томаша, как в суде прокурор указывает на обвиняемого, — посмотрите, вот он результат!
— Ну, может, и поэтому, — Томаша разбирал смех. — Забыл об обеде.
Мать поднялась с дивана, исполненная решимости.
— Ну теперь держись! Пока ты здесь, буду кормить тебя, как в Байрраде
[19]
поросят на убой откармливают, или я не Мария Граса Розенду Норонья! — произнеся страшную клятву, мать повернулась к выходу из гостиной. — Я тут приготовила жаркое из ягнятины, просто пальчики оближешь, ты слышишь меня? Вкуснятина получилась невероятная! Еще и добавку будешь у меня выпрашивать, вот увидишь. — Она поманила сына за собой: — Нечего на диване рассиживать, пошли быстро на кухню, давай-ка, вставай.
Томаш уже успешно расправился с порцией ягненка, запивая его ароматным красным вином с берегов Дору, когда зазвонил мобильник.
— Мистер Норона?
У Томаша глаза полезли из орбит. Голос, в очередной раз неправильно произнесший его фамилию, звучал с акцентом, который ни с каким другим спутать невозможно, а именно — с американским. Это могло означать только одно: что ЦРУ не собиралось оставлять его в покое.
— Да, это я.
— С вами говорят из офиса руководителя Научно-технического директората Центрального разведывательного управления, Лэнгли, Соединенные Штаты Америки. Связь осуществляется по защищенному каналу. Один момент, пожалуйста. С вам желает говорить господин директор.
— Хорошо.
На время переключения соединения в мобильнике заиграла музыка.
— Хэллоу, Томаш. Говорит Фрэнк Беллами.
Он мог бы и не представляться. Хрипловатый тягучий голос Беллами звучал настолько характерно, что Томаш сразу узнал американца.
— Здравствуйте, мистер Беллами.
— Наши парни обращались с вами хорошо?
— Только начиная с Каспийского моря, мистер Беллами. Только начиная с Каспийского моря.
— Вот так, да? А у вас имеются жалобы?
— Да так, ничего особенного, — ёрничал португалец. — Не считая того, что в Тегеране ваша горилла пыталась напичкать меня ядом из шприца.
Беллами засмеялся.
— С учетом последующих событий, вы поступили правильно, не дав ему этого сделать, — он тоже принял ёрнический тон. — А иначе, что вышло бы? Нейтрализуй он вас, мы бы никогда не узнали того, о чем вы нам поведали. Все наши усилия пропали бы даром.
— Благодарю вас за проявленную обо мне заботу, — все в том же едком духе заметил Томаш. — Я глубоко тронут.
— Да, я и в самом деле очень отзывчивый человек. Только и делаю, что пекусь о вашем здоровье и благополучии.
— Я это уже заметил.
Американец откашлялся.
— Послушайте, Томаш, я звоню вам по другой причине — в связи с той ниточкой, которую вы мне дали.
— Какой ниточкой?
— Отель «Орчард», помните?
— А, да.
— Так вот, мы тут предприняли кое-какие шаги, и оказалось, что гостиниц с таким названием — немерено по всему свету. «Орчард» есть и в Сингапуре, и в Сан-Франциско, и в Лондоне… уф, где их только нет. И задача наша при таком раскладе стала напоминать поиски иголки в стоге сена.
— Прекрасно понимаю.
— Нет ли у вас каких-либо дополнительных сведений, которые могли бы нам помочь?
— Нет, — ответил Томаш. — Я знаю лишь то, что существует некая связь между отелем «Орчард» и профессором Сизой. Более мне ничего не известно.
— Н-да… все это слишком неопределенно, зыбко, — посетовал американец. — Нет, мы, разумеется, будем продолжать искать. А кто сообщил эту информацию?
— Ариана Пакраван.
— Гм-м, — пробормотал Беллами. — Как вы думаете, мы можем установить с ней контакт? Раз она помогла вам…
— Мне она помогла, потому что… просто хотела помочь. Это не связано с политикой. Это нечто чисто личное.
Американец рассмеялся.
— Ну, теперь точно вижу: вы с ней переспали.
— Все! Хватит! Говорю же, у вас ничего не получится. Она отказалась даже говорить со мной об иранской ядерной программе. И ни словом не обмолвилась о содержании рукописи Эйнштейна…
— Ну что же, — задумчиво сказал Беллами, — насколько я понял, нам остается только шерстить гостиницы по всему миру. А как ваши успехи? Продвинулись в работе над вторым шифром?
— Я… знаете… в общем… я больше не принимаю участия в этом деле. С меня хватит…
— Хорошенькие вы коленца выкидываете! Из этого дела, пока оно не будет завершено окончательно, никому просто так выйти не удастся! — Голос Беллами дрожал от гнева. — Вы будете делать, что положено.
— Но…
— Никаких «но»! Я ясно выражаюсь? — Американец уже чуть ли не рычал. — Не считаю необходимым объяснять, что с вами будет, если вы снова заведете эту песню! Для обеспечения национальной безопасности США, а данный вопрос непосредственно затрагивает нашу национальную безопасность, я не остановлюсь ни перед чем. И когда я так говорю, то имею в виду в том числе и средства, о которых вы сейчас думаете. — Давая понять, что ему более, нечего добавить, американец завершил разговор: — Я бы советовал вам пошевеливаться.
На этом связь оборвалась.
Мануэла Норонью доставил домой санитар. После очередного сеанса радиотерапии отец выглядел страшно уставшим и сразу ушел к себе. Мать отнесла ему тарелку супа, и едва он начал есть, как у кровати появился Томаш.
Вначале он рассказывал отцу об увиденном в Тегеране, а когда тема поездки себя исчерпала, неуклюже попытался подбодрить отца, но тот досадливо махнул рукой. Суп был уже съеден, и в тот момент, когда жена вышла из комнаты с пустой тарелкой, старый математик жестом показал сыну, что хочет сообщить ему нечто по секрету.
— Я заключил соглашение, — прошептал он на ухо Томашу заговорщицким тоном.
— Какое соглашение?
Мануэл поднес к губам указательный палец.
— Тсс, твоя мать ничего об этом не знает. Ни она, и никто другой.
— Можешь быть уверен: я никому ничего не скажу.
Отец кивнул.
— Я заключил соглашение с Богом.
— Но ты ведь никогда не верил в Бога…
