Он знал, угасшие было чувства часто вспыхивают вновь, да с такой силой, что люди плюют на приличия и пускаются во все тяжкие.
Вслух промолвил:
– Хорошо бы проверить, на станции ли бричка Шулявского.
– Николай! Дуй на станцию! Узнать и доложить! – приказал Веригин.
Николай круто развернулся и бегом припустил по центральной аллее.
"Допустим, прав Киросиров, – размышлял Тоннер. – Настя отправила князя и покончила с собой. Где раздобыла цианид? Сдается мне, у Насти под рукой был яд менее мучительный. Готов держать пари, что этот дохтур, латыни не знающий, пичкает Анну Михайловну сонным зельем!"
Задумавшись, Тоннер и не заметил, как очутился в трофейной. Двери в покои князя оказались открытыми.
– Какого дьявола, кто посмел?! – накинулся Терлецкий на дворецкого.
Тот стал оправдываться:
– Отец Алексей приехал, адъютант его не пускал. А потом своего генерала увидел и побежал докладывать, что все в порядке. Батюшка и вошел.
– Я разрешил, – сказал заплаканный Митя. При осмотре спальни он держался достойно, но, когда выносили тело Насти, разревелся и с тех пор не мог унять слезы. – Молитва следствию не помеха.
– Не помеха, не помеха, – заворчал Терлецкий. – Велите-ка, любезный, – снова обратился он к дворецкому, – занести госпожу Петушкову обратно. Как и предполагал доктор, она отравилась.
Тоннер поправил:
– Или отравлена.
Сидевший на диване Рухнов снова зарыдал.
– А похороны в котором часу будут? – задал Роос давно интересовавший его вопрос.
– Не раньше, чем послезавтра, – пожал плечами генерал.
– Послезавтра? Так долго? – изумился американец. – Покойники же начнут смердеть! Вот арабы хоронят своих мертвецов день в день, до захода солнца. Мне повезло, я присутствовал. Представляете, гробов там нет. Тело кладут просто в саване…
– Какая дикость! – воскликнул Киросиров.
– Это еще что! – Веригин вспомнил очередную историю. – Как на Кавказе мы преследовали очередную банду горцев…
Терлецкий не выдержал. Байки, охотничьи рассказки, этнографические экскурсы чрезвычайно украшают пустопорожний разговор. А тут преступление! Надо генерала с этнографом куда-нибудь отправить с поручением, чтобы не мешали расследованию.
– Господа! Вернемся к делам! Павел Павлович, поднимитесь-ка к Шулявскому! Вдруг он спит?
– К вашим услугам! – Веригин щелкнул каблуками.
– Если комнату не откроет – ломайте дверь, допросить надо. Возьмите с собой кого поздоровей – господина Рооса, к примеру.
Генерал посмотрел на этнографа. Пошутил, что ли, Терлецкий? На здоровяка этот долговязый мешок с костями никак не тянул. Роос же улыбнулся Веригину во весь белозубый рот. Делать было нечего.
– За мной! – скомандовал Павел Павлович этнографу.
Тот с удовольствием пошел.
– А мы осмотрим покои князя, – решил Терлецкий.
– Зачем? – искренне удивился Киросиров. – Отравительницу мы установили.
– Вы установили, а мы еще нет, – парировал Илья Андреевич. – Яд не в порошке глотали! Либо в пищу, либо в питье подмешали. Надо проверить посуду.
– А Анне Михайловне уже сказали про смерть Василия Васильевича? – подал с дивана голос Митя.
Тоннер чуть не хлопнул себя по лбу. Забыл он совсем про старую княгиню! Но стоит ли говорить ей о смерти единственного сына? Тут надобно поразмыслить. Даст ли ей Бог силы пережить эту весть?
– Не беспокойтесь, – сказал Глазьев. – Сейчас схожу, микстурки волью, а говорить ей бесполезно. Ничего не понимает.
– Господа, начинайте осмотр без меня. Я догоню. – Илья Андреевич бросился по анфиладе за удалявшимся Глазьевым.
Догнать его удалось в центральной ротонде:
– Микстурка у вас с собой?
– Да-с! Во врачебном деле все необходимое должно быть под рукой. – Глазьев не останавливался, и Тоннеру пришлось преградить ему дорогу.
– Дозвольте полюбопытствовать? – Тоннер решительно протянул руку к склянке.
Глазьев отдал ее неохотно.
– Микстурка собственного приготовления. Состав, знаете ли, в тайне держу.
Илья Андреевич, вытащив крышечку, левой ладошкой аккуратно помахал у горлышка и осторожно втянул в себя воздух. Потом капнул себе на ладонь. Пристально рассмотрев жидкость, решился попробовать микстурку на вкус прямо из темной склянки.
– Опий? Не ошибся? – спросил у Глазьева.
– Травяной настой!
– Анализ сделать?
– Мак, конечно, имеется.
– А трав там никаких нет. Опий, да и только. Правда, раствор слабый. Отравить таким нельзя.
– Я врач, а не убийца, – обиделся Глазьев.
– Чем больна княгиня? За завтраком вы мне так и не ответили!
– Болями мучается. Только микстуркой и спасается…
– Что именно у нее болит? – перебил Тоннер.
– Что, что… Вся организьма болит.
– Организьма, говорите? Что вы заканчивали, Антон Альбертович? – ласково поинтересовался Тоннер.
– В каком смысле?
– Учились где врачебной науке?
– А вы, Илья Андреевич?
– Медико-хирургическая академия.
– Завидую. Никогда в Петербурге не был. Вот бы съездить! Зимний дворец посмотреть, государя императора увидеть! Часто лицезреете?
– Учились где? – стоял на своем Тоннер.
– Учился? Учился много где! Человек, знаете, всю жизнь учится. Сначала ползать, потом под стол ходить. Затем читать, писать. Арифметики там разные изучает, закон Божий…
– Латынь, которой вы не знаете. – Тоннер жалел, что рядом нет Терлецкого или на худой конец Киросирова. Взяли бы субчика за грудки, вмиг перестал бы ваньку валять. – Как будет "мышца" на латыни?
Глазьев молчал.
– А "мозг"?
– Чего-то не вспомню!
– Вы – шарлатан!
– Что вы, право! Академиев, как вы, не кончал, это правда, до всего своим умом дошел! Самоучка!
– Где сонное зелье научились варить?
– Дед травником был. И отец! Не только опий, могу всякие настойки делать. Лечу народными средствами. И люди мне благодарны! Боль снимаю, страдания облегчаю. Что в медицине хитрого? Нацепил пенсне, сделал умный вид, пульс пощупал, живот помял, брякнул что-то непонятное да кровь отворил – этому я в цирюльне научился. А что вы, доктора из академий, еще умеете?
– Много чего. Например, могу доказать, что пациент вместо лекарства получал настойку опия и вследствие неоказания врачебной помощи умер. За такое "лечение" вас в Сибирь сошлют!
